Роковая тайна сестер Бронте - Екатерина Митрофанова

— Если кого и следует благодарить, — добавила Эмма, — так вовсе не нас, а нашего хозяина. Это он дал вам приют. Разумеется, мы были весьма расположены оказать вам помощь, но без его великодушного содействия едва ли из этого намерения, пусть даже самого охотного и искреннего, могло бы что-либо выйти.

— Значит, своим нынешним положением я обязана вашему хозяину? Владельцу этого дома?

— Владельцу этого дома? — переспросила Марта. — Что ж, пожалуй, можно сказать и так. Вероятно, у этого дома уже никогда не будет иного владельца, ежели, конечно, хозяин не надумает жениться во второй раз и обзавестись наследником. Однако не вижу причин, которые позволили бы ему решиться на столь ответственный шаг. Учитывая некоторые характерные особенности его натуры и главным образом — его склонность к постоянству, доминирующую, пожалуй, над всеми его привычками и неизменно сказывающуюся в манере его поведения, — можно почти наверняка предположить, что в нем еще слишком жива память о его покойной супруге. Да и как можно ее забыть — то была чудная женщина — другой такой, уж верно, не сыщешь на всем белом свете!

Последняя часть разговора была мне не слишком понятна, и я попыталась вернуть своих собеседниц к интересовавшей меня теме.

— Прошу прощения, сударыни. Кажется, вы что-то упомянули о вашем прежнем хозяине… — Тут я внезапно осеклась, подумав о возможной неуместности заготовленного мной вопроса о кончине означенного господина. Однако сказанного мною оказалось достаточным: весьма сообразительные для столь почтенного возраста старушки поняли меня вполне. Они многозначительно переглянулись между собой, и Марта со вздохом проговорила:

— Эх! Бедный, бедный наш хозяин, Царствие ему Небесное! Одному Богу известно, сколь много горестей и печалей выпало на его долю! Правду сказать, ох и странный он был человек, наш покойный хозяин! Вся его жизнь — кладезь непостижимости. Правда, от посторонних людей он старался прятать свои причуды, но, думается, никто из тех, кто имел случай познакомиться с ним ближе, не мог аттестовать его иначе, как невообразимого чудака, — хотя, казалось бы, его благородный сан менее всего мог сопутствовать подобной оценке. Что до меня лично, так он мне нравился. Мы с Эммой знали его много лет и, вопреки свойственной ему природной неуравновешенности и, пожалуй, излишней замкнутости, которые, я полагаю, легко извинить, я, в сущности, не могу сказать о нем ничего дурного. Эмма, я уверена, придерживается того же мнения.

— Это правда, — отозвалась Эмма. — Наш покойный хозяин был неплохим человеком, хотя и — что греха таить — не от мира сего. Я была очень привязана к нему, поверьте. Надо сказать, он был наделен довольно редким даром привлекать к себе людей, но лишь тех, кого он действительно любил, — поистине удивительная способность, если учесть, что сам он, как верно заметила Марта, сторонился любого общества, в том числе и всех без исключения членов его собственной семьи.

— Значит, он имел большую семью? — спросила я. — В таком случае, почему же теперь этот дом пустует? Насколько я поняла, кроме вас здесь живет лишь один человек — ваш новый хозяин, не так ли?

— Вы совершенно правы, сударыня, — отозвалась Марта. — Этот дом теперь и впрямь, как вы изволили выразиться, пустует. Он превратился в совершенное подобие унылого фамильного склепа. «БОЛЬШАЯ МРАЧНАЯ МОГИЛА С ОКНАМИ», — так, кажется, называла это неприветливое жилище покойная супруга нынешнего хозяина. А между тем когда-то — и не так уж давно — здесь бурно кипела жизнь.

— Не слишком давно? Очевидно — при вашем прежнем хозяине?

— Определенно, вы не ошиблись. Огромной воли и мужества был этот человек — наш покойный хозяин. Полагаю, те страшные горести, что выпали на его долю, вполне извиняют его чудачества. Хоть здоровьем он был не из хилых, — тягот и забот, которые беспощадно обрушила на него жизнь, уж верно, хватило бы на добрый десяток таких, как он. Несомненно, большое несчастье для человека — похоронить всех своих многочисленных домочадцев. Ведь наш достопочтенный господин сошел в могилу значительно позже своих собственных детей… Да вы и сами, сударыня, должно быть, видели ныне покойного хозяина: ведь именно на его-то отпевании вам и довелось побывать.

Последние слова Марты полоснули меня по сердцу, подтвердив уже давно зародившуюся во мне догадку о возможной связи печальной кончины хозяина моих собеседниц и тем, что мне давеча пришлось увидеть. Этот предмет заинтересовал меня практически с самого начала нашего разговора, однако мне недоставало решительности спросить об этом прямо. Теперь же, когда догадка раскрылась сама по себе, я не смогла подавить в себе великого соблазна проверить степень своих ощущений, услышав имя покойного господина из уст моих благодетельниц.

— Его звали Патриком, — охотно откликнулась Марта на мой предварительный соответствующий вопрос. — Что с вами, сударыня? — тут же спохватилась она. — Вы так побледнели! Да ваши пальцы холодны, как сама Смерть! Вы еще решительно слабы, чтобы вести подобные беседы.

Я и вправду пребывала в сильнейшем смятении. Сознание мое на данный момент было слишком уязвимым для малейших моральных нагрузок и, разумеется, я отнюдь не была готова к новым потрясениям. Мои деликатные собеседницы прекрасно это поняли и быстро распрощались со мной, оставив меня наедине с моими тревожными мыслями.

Из того, что я теперь услышала, было совершенно ясно: этот таинственный Патрик не имел никакого отношения к моим близким. Вне всякого сомнения, он не мог быть моим сыном. Хвала Всевышнему, умерший человек оказался всего лишь бывшим хозяином дома, в котором меня любезно приютили. Ободренная столь отрадной мыслью, я, должно быть, очень скоро крепко уснула.

Лишь к утру я начала постепенно вникать в смысл происходящего. И вот странный парадокс, обнаруженный мною тотчас по пробуждении: вопреки тому, что сознание мое накануне было до крайности измождено и возбуждено, объятое болезненным жаром, оно восприняло все, что со мной случилось, вероятно, даже более остро и отчетливо, нежели в том случае, если бы оно пребывало в состоянии праздного бодрствования. Я без особого труда смогла припомнить вчерашний разговор в малейших деталях.

Поскольку в дальнейшем мне надлежало общаться с обитателями этого жилища, то, во избежание случайной возможности попасть впросак, продемонстрировав тупое невежество перед моими новыми знакомыми, я волей-неволей старалась осмыслить то новое, что мне пришлось услышать. По мере того, как я раздумывала над всем этим, во мне вдруг проснулся и разгорелся живейший интерес к нелегкой участи, выпавшей незнакомому мне Патрику. В сердце моем тотчас же вспыхнуло искреннее сочувствие великой трагедии, постигшей его большое несчастное семейство.

Теперь мне с очевидной ясностью открылось то обстоятельство, которое накануне я еще не осознала, а именно — потрясающая схожесть судьбы этого загадочного человека с моим собственным жизненным жребием. Оба мы — и он и я — лишились близких с той единственной, однако довольно существенной разницей, что во мне все еще теплилась надежда, правда, слабая, можно сказать, призрачная, и тем не менее служившая мне единственной спасительной соломинкой, за которую я судорожно старалась ухватиться — светлое упование вновь обрести их; для него же они были утеряны навеки, безвозвратно.