«Смерть» на языке цветов - Людмила Мартова

— Как позвонила? — Лавров понимал, что покрывает все рекорды собственной тупости, но не мог остановиться. — Ты с ним общаешься, что ли?

— Конечно, я с ним общаюсь. Я же его бабушка. Мы с ним после школы ходим в кафе. Иногда в выходные я его вожу в кино, а на каникулах мы даже ездили в Малиновку кататься на лыжах.

Про то, что мама ездила в Малиновку, горнолыжную базу под Архангельском, Лавров помнил точно, а вот то, что мама брала с собой Степу, для него было новостью.

— Мама, как получилось, что я из нормального, совершенно обычного мужика превратился в чудовище? — медленно спросил он. — Я два года не общался с собственным сыном. Я даже не знал, что ты регулярно видишься с ним, принимаешь участие в его жизни, из которой я сам себя вычеркнул. И ведь не Веру надо в этом винить. Она никогда не запрещала нам общаться. Просто делала все, чтобы я ощущал себя ничтожеством, но мои внутренние комплексы ведь моя проблема, а не Степкина. Как так вышло, мам?

— Я все ждала, когда ты вернешься к жизни настолько, чтобы задаться этим вопросом, — сказала мама и легонько вздохнула. — Сережка-Сережка, как жаль, что для того, чтобы ты очнулся, понадобился такой страшный толчок. Я была зла на Веру за то, что она так поступила с тобой, но я никогда не желала ей смерти, тем более такой страшной. Она обменяла любовь на деньги. Но в том, что ты так легко позволил растоптать твою жизнь в прах, она не виновата. В этом никто не виноват, кроме тебя, сын. И сейчас, когда Веры больше нет, а Степка будет жить с тобой, самое время задуматься о том, что пора уже восстать из пепла.

— Как птица Феникс, — горько пошутил Лавров, в голову которого опять болезненно ударили три коротких, страшных слова: Веры больше нет.

* * *

Что делает нормальная женщина ранним субботним утром после напряженной рабочей недели? Конечно, высыпается. Пять дней Лиля мечтала о том, как проснется в субботу в положенные шесть часов утра, вспомнит, что сегодня можно никуда не торопиться, перевернет подушку прохладной стороной, сладко зароется в нее носом и снова уснет, часиков до девяти-десяти, когда Гришка, которому наскучит играть одному, залезет к ней в постель, прижмется во весь рост к ней, теплой и сонной, подсунет свою вихрастую макушку под ее губы, и она обнимет его крепенькое тельце, такое родное и любимое.

Гришка у нее был именно крепенький, как гриб боровичок. Телосложением он пошел не в худощавую Лилю, которая ела все подряд и совершенно не поправлялась, а в отца — довольно известного в городе адвоката Аркадия Ветлицкого, приземистого, с широкими плечами борца, плотно сбитого, основательно и крепко стоящего на земле, в отличие от витающей в облаках Лили.

Они поженились на третьем курсе института. Два молодых юриста, мечтающих побороться за торжество справедливости. Аркашка с первых дней учебы взял шефство над хрупкой Лилей, да так и не подпустил к ней больше никого. Гришка родился через два месяца после получения диплома. Год Лиля сидела с ним дома, а Аркашка устроился в адвокатскую контору, сначала мальчиком на побегушках, разумеется. Через год Лилю с ее красным дипломом взяли на работу в прокуратуру. С Гришкой ей очень помогала мама.

Сама она окунулась в круговерть уголовных дел, которые сначала пугали, ужасали, заставляли просыпаться в слезах. Худенькое тельце Лили сотрясала крупная дрожь, Аркашка раздражался и орал, что с такой впечатлительностью ей нужно идти в нотариусы. Но Лиля не хотела в нотариусы, потому что верила в торжество справедливости.

Аркадий же очень быстро превратился в адвоката, специализирующегося на бандитах. Они платили больше, чем измученные, попавшие в неприятности простые люди. Он брался только за дела «братков» и прочих криминальных авторитетов, зарабатывал имя, карьерный рост и деньги. Его передавали друг другу как эстафетную палочку. И он страшно гордился своими успехами.

Лиля же была уверена, что так нельзя. Она считала неправильным расхожее выражение «деньги не пахнут». С ее точки зрения, от Аркадия с каждым годом все сильнее исходил специфический аромат того дерьма, в которое он погружался изо дня в день. Иногда Лиля просыпалась ночью и ощущала этот запах, который душил ее, вызывая рвотные спазмы. Муж же считал, что она бесится с жиру, и злился, что жена недостаточно высоко оценивает его усилия по содержанию семьи.

Развелись они как-то легко. Развод стал не трагедией, а избавлением. К тому моменту они уже так друг друга раздражали, что с трудом находились в одном помещении. Гришка был слишком мал, чтобы понять, что происходит. Кроме того, и отец, и мать работали практически круглосуточно, и его уютный маленький мирок составляла бабушка, которая в разводе задействована не была. В общем, ребенок не страдал, сама Лиля не расстраивалась, что семейная лодка разбилась о быт, потому что расстраиваться ей было некогда, алименты со своих бандитских доходов Ветлицкий платил исправно, и Лиля, немного поразмыслив, их принимала. На себя она из денег бывшего мужа не тратила ни копейки, ребенок из-за ее принципов страдать не должен.

Почему, проснувшись в шесть утра, Лиля первым делом подумала про Аркадия, она и сама не знала. Сначала промелькнула мысль о нем, вернее, о том, что Гришка не видел отца с новогодних каникул. В том мире, в котором жил Ветлицкий, деньги заменяли все, поэтому, щедро выдавая купюры на содержание сына, он искренне полагал, что на этом его родительские обязанности исчерпываются. Виделись они с Гришкой редко и как-то без взаимной охоты. С одной стороны, Лилю это полностью устраивало, потому что исключало негативное влияние на мальчика, а с другой — было в этом что-то неправильное.

С неправильности устройства жизни ее мысли перекинулись на неправильность сегодняшнего дня. Неделю назад Лиля сдуру дала обещание своей школьной подружке Машке Соколовой, что придет на организованное ею шоу толстушек. Она искренне думала, что за неделю сумеет отказаться от данного впопыхах обещания, или Машка, закрутившись в суматохе подготовки к мероприятию, о нем забудет. Но не тут-то было.

Машка позвонила накануне вечером возбужденная и радостная, напомнила, что Лиля обещала прийти, не захотела слушать никаких отговорок и заявила, что будет ждать на входе без пятнадцати десять.

Утренний субботний сон, таким образом, отменялся. Немного подумав и кляня себя за сгоряча данное Машке обещание, Лиля решила совместить приятное с полезным, вместе с Гришкой забрать из интерната Матвея, на часик сходить с обоими мальчишками на дурацкое шоу, которым Машка так гордилась, затем свозить их в городской парк на аттракционы, после съездить к маме на обед, на обратном пути побывать в кафе-мороженом, затем сходить в кино и вечером вернуть Матвея обратно в интернат. День обещал быть напряженным и богатым на события.

Матвей обрадовался так сильно, что у Лили даже защемило в груди. Гришки он немного стеснялся, хоть и держался независимо. Гришка же нового приятеля принял как должное.

— Привет, меня Гриша зовут, — сказал он, протягивая Матвею свою пухлую ладошку. Тот покосился на Лилю и пожал ладонь своей тонкой ручкой, больше похожей на прутик.

Несмотря на то что Матвей был на два года старше Гришки, выглядел он гораздо беззащитнее — высокий, худенький, гибкий, как виноградная лоза. Жирафенок рядом с детенышем мишки-коалы. Лиля еще раз подивилась в душе их внешнему несходству и одинаковой глубинной внутренней сущности, убедилась, что мальчики быстро нашли общий язык. На заднем сиденье машины Гришка стал показывать своему новому другу какую-то игру, закачанную в телефон, а Матвей, у которого никакого телефона не было и быть не могло, с интересом слушал его эмоциональный рассказ.