Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

— А что скажешь о сыне императора Комнине, народ ощущает его отсутствие?

Занкан опешил, когда хозяин прервал его. Задержал на нем долгий взгляд — весь вид Абуласана, превратившегося в слух, с интересом подавшегося вперед с горящими от любопытства глазами убедил его в том, что в этот вечер его позвали не для того, чтобы просить золота взаймы. У Абуласана была другая причина, но какая? Отвечая на вопрос хозяина дома, Занкан пытался понять, что двигало им: об Алексее Комнине народ вспоминает так же, как о прошлогоднем урожае слив, время его давно ушло, власть утрачена еще его отцом, а нынешним кейсарем народ очень доволен.

Абуласан протянул ему чашу с отборными орешками — угощайся, месхетские. Занкан поблагодарил, но отказался — в праздник Песах правоверный еврей ничего не возьмет в рот, если еда приготовлена не у него дома и не в специальной посуде. Абуласан усмехнулся: тебя такими орешками не удивишь — вывозишь их в огромном количестве в Византию и Русь и, все так же улыбаясь, осведомился, где на них больше спросу.

— Естественно, в Византии, тамошний народ знает им цену, а на Руси… на Руси пока думают, как бы набить желудок, а не о лакомстве.

— Тогда ради чего ты торгуешь в Руси, зачем теряешь время и деньги?

— Ради своих внуков, — отвечал Занкан.

По лицу Абуласана было видно, что он ничего не понял.

— Я думаю, Абуласан, что завтрашний день будет за Русью, завтра Русь станет тем, чем вчера была Византия. Придет время, и просто так в Русь не ступишь. Иные времена настанут, а я загодя проторю туда путь своим потомкам.

Абуласан задумался. То, о чем говорил Занкан, казалось, не было для него новостью, но в устах Занкана это прозвучало как предвещание — торговцы раньше и лучше других чувствуют все достоинства и недостатки страны.

— Так-так-так… Выходит, что… А что ты скажешь о Юрие Боголюбском, когда ты видел его в последний раз?

Занкан, конечно, не уловил никакой связи между Боголюбским и Византией, но отвечал как ни в чем не бывало:

— Княжий сын хорош собой, храбр, крепок здоровьем, атлетического сложения, но нрав его мне неизвестен, я не был в стране половцев с тех пор, как он вышел из отроческого возраста.

— Как ты думаешь, этот юноша способен вернуть себе трон? — Занкан никогда не замечал, чтобы Абуласан так щурил глаза и говорил таким бесстрастным голосом.

Занкан не спешил с ответом, он раздумывал над вопросом, невольно кривя губы, словно они тоже участвовали в мыслительном процессе.

Абуласан не отрывал от него пристального взгляда.

— Русь никогда не сравнишь с Византией, — наконец заговорил Занкан. — В Византии правит закон, а на Руси — сила, поэтому там все возможно: если княжич найдет силы, на которые сможет опереться, и силы в самом себе, то, пожалуй, сможет вернуть трон.

Абуласан встал, медленно подошел к Занкану:

— Ты хочешь сказать, что Алексей Комнин не сможет вернуть себе престол?

— Вряд ли, в Византии все подчинено закону, она не представляет для нас опасности, а если страна не опасна для торговцев, она никому не страшна. Но вот Русь…

— Не ты только что говорил, Русь будет великой страной? — Абуласан вплотную подошел к Занкану.

— Так и будет, но… — Занкан прервал самого себя, задумался.

— Что но? — чуть ли не с гневом спросил Абуласан.

— Это произойдет не сегодня и не завтра.

— Византия ведь год от году теряет свою силу. Сегодняшняя Византия — не та, что в прошлом году! — Абуласану не терпелось получить немедленное подтверждение своих слов, но Занкан не спешил, взвешивал каждое свое слово.

— Это так, но… греки и сегодня действуют с умом и на хитрости горазды…

— И сегодня? Говори прямо, Занкан, что ты имеешь в виду?!

— Прометея греки придумали как воплощение собственного образа. Ну-ка вспомни, Абуласан, историю Прометея, он пошел на хитрость и избежал наказания. Прикованному к скале, ему удалось освободиться, и он вернулся в мир. Вот тебе прошлое греков и их будущее.

— Так ты можешь сказать, что история Амирани — удел, будущее грузин! — соображение Занкана показалось Абуласану наивным, и он иронически усмехнулся. И эта усмешка оставалась на лице у него до тех пор, пока Занкан не произнес в ответ:

— Да, это так, Абуласан, я и то скажу, что Амирани — собирательный образ грузин.

— Это как же? — Абуласан наклонился над Занканом.

— А вот так: Прометей хитростью выведал тайну Зевса и разорвал цепи. Он — грек, лукавец. Амирани же — грузин, в одиночку взбунтовался против Бога и по сей день остается прикованным к скале. И нет конца ни его пленению, ни бунту. Порой думаешь, вот-вот он сбросит с себя цепи. — Занкан раскрыл руки и умолк. После паузы негромко, словно для себя, промолвил: — Но нет, Амирани не способен на увертки, а Бог и свободы не дает, и жизни не лишает… Только вдыхает в него новые силы, чтобы он снова мог сопротивляться, будто и ему необходим мятежный Амирани.

На лице у Абуласана уже не играла улыбка, она как бы замерзла на нем от какой-то неожиданной вести.

— А что скажешь о росах? Они тоже бунтари? — Абуласана тревожило совершенно иное.

— Да нет, истоки счастья росов как раз в том, что они не восстают против Бога, а покорны ему. Русский человек любит, когда его судьбой распоряжается Бог. Грузин же хочет ведать и Божьим делом и своим. А это…

— Что?! Что это? — быстро спросил Абуласан.

— Но ведь стоит же страна, живет, а это значит, что Богу угодна и такая.

Абуласан хранил молчание, задумчиво уставясь в невидимую точку. Занкан даже подумал, что тот забыл о нем. Он поднялся, хотел было попрощаться, и тут Абуласан произнес:

— Премного благодарен тебе, Занкан.

Занкан вышел на улицу, остановился у коня. Он был не в духе. Его сопровождение, замерев, ждало, когда он соизволит сесть на коня. Занкан же не мог избавиться от мысли — с какой целью амир вызвал его к себе? Он был недоволен собой, потому что не любил вести беседу, не зная, зачем она ведется. А именно этим он только что занимался в доме у амира и поэтому испытывал вполне понятное раздражение. Занкан не раз бывал гостем царя Георгия III, отца царицы Тамар, не раз они беседовали от восхода луны до восхода солнца, но такой усталости он ни разу не испытывал. Светлый человек был царь Георгий. Византия занимала все его помыслы. Порой он расспрашивал иудея и об Аране, и Занкан всегда знал, с какой целью задает свои вопросы царь, потому и беседа протекала гладко.

В памяти всплыл недавний разговор с царицей Тамар. Царица задавала вопросы. Занкан подробно, обстоятельно, словно желая поделиться с нею всеми своими знаниями, отвечал. А царица невозмутимо смотрела на него, казалось, она думает о чем-то своем и совсем не слушает его. Но вопросы, задаваемые ею, убеждали Занкана, что она внимает ему с большим интересом. Слушала и взвешивала услышанное. И Занкан подумал: из этой девы получится мудрый правитель. Прощаясь, он с улыбкой дерзнул поделиться с царицей своим соображением. Царица с ледяным выражением на лице встретила его улыбку и спросила: