Две сестры - Эйлин Гудж

Поднявшись на борт самолета, вылетающего в Сан-Франциско, Керри-Энн вдруг спросила себя, а не совершает ли она несусветную глупость. С чего вдруг сестре бросаться ей на помощь? Линдсей ничего не знает о ней. Не исключено, что и не хотела знать. Суровая правда заключалась в том, что за все эти годы сестра даже не попыталась разыскать ее. У Керри-Энн, по крайней мере, было хотя бы оправдание, почему она сама не занималась поисками. А у Линдсей? Как явствовало из записей в их деле, она была на восемь лет старше Керри-Энн, так что, когда их разлучили, отправив в разные приемные семьи, она была достаточно взрослой, чтобы, во всяком случае, не забыть о том, что у нее есть сестра.

Она опустилась в кресло рядом с миниатюрной седовласой старушкой, какой-то уютной и домашней. Они пристегнулись, и самолет покатил по рулежке, готовясь к взлету, когда старушка кивнула на фотографию в бумажнике, который Керри-Энн крепко сжимала в руках, словно спасательный круг.

— Ваша дочка? Очень похожа на вас.

Керри-Энн неуверенно улыбнулась.

— Вы так думаете?

Ее соседка наклонилась к ней, чтобы рассмотреть снимок получше.

— Вылитая мать.

Керри-Энн знала, что старушка всего лишь хочет польстить ей. Белла ничуточки не походила на нее, не считая, быть может, очертания губ. Если уж она и была чьей-то копией, так это Иеремии. У дочки была его кожа красновато-коричневого цвета, волнистые темные волосы и поразительные янтарные глаза. Злая же ирония заключалась в том, что Белла практически не знала своего отца. Он отправился в неведомые дали, когда ей исполнилось всего два годика.

Керри-Энн постаралась настроить себя против него, но оказалось, что ей легче ненавидеть себя, чем Иеремию. Она рассуждала примерно так: он бы не бросил их, если бы пребывал в здравом уме. Он и сам стал жертвой этого страшного недуга. Даже спустя столько лет она скучала и горевала о нем. Она настолько сроднилась с ним, что он стал частью ее, и после его ухода она чувствовала себя так, словно лишилась руки или ноги. Самолет выруливал на взлетную полосу, и, закрыв глаза, она откинула голову на подголовник кресла, вновь и вновь вспоминая тот вечер, когда они впервые встретились.

— Вы можете лечь на кровати, а я перекантуюсь на диване, — предложил он после того, как они приехали к нему, и подмигнул ей. — Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я руководствовался скрытыми мотивами, предлагая подвезти вас.

— С чего бы мне так думать? — невинно хлопая глазами, насмешливо поинтересовалась она.

Он мог заполучить кого угодно, не прибегая к хитроумным уловкам, и она не стала исключением. В то самое мгновение, как Керри-Энн увидела его, увидела, как светятся в темноте его глаза, как у кошки, и как он передвигается — с гибкой и текучей грацией, ей захотелось немедленно прыгнуть к нему на колени, и она поняла, что ее ждет незабываемый вечер.

Она, правда, не рассчитывала, что это будет только начало.

— Готов держать пари, что вы не испытываете недостатка в мужском внимании, — заявил он, глядя на нее так, словно она была не просто лакомым кусочком, а подлинным произведением искусства.

— Вы так полагаете, потому что я не побоялась сесть в машину к незнакомцу? — полюбопытствовала она, кокетничая напропалую.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. — Улыбка его стала шире, обнажая очаровательно кривой зуб.

Она заметила, что глаза его цветом напоминают камень тигровый глаз, ожерелье из которого она носила на шее.

— Значит, вы уверены, что я готова на все? — дразняще поинтересовалась она, танцующим шагом приближаясь к нему.

Он рассмеялся.

— Я не намерен отвечать на этот вопрос, так как не хочу неприятностей с законом.

— Следует ли это понимать как «да»?

— Как вам будет угодно. — Он подыграл ей, и глаза его смеялись. И при этом он все еще не коснулся ее и пальцем.

— В таком случае у меня есть предложение: почему бы нам не разделить с вами кровать? Тогда завтра утром никто из нас не проснется с затекшей шеей или спиной.

— Это если вы надеетесь уснуть хотя бы ненадолго. — Иеремия, обняв ее одной рукой за талию, притянул к себе, а потом уткнулся ей носом в шею, гладя кончиками пальцев второй руки ее напрягшиеся груди.

Керри-Энн ощутила, как внизу живота у нее возникло сладкое сосущее чувство — так, наверное, лопается якорная цепь, удерживающая под контролем чувства.

А потом он стал целовать ее. Его губы мягко коснулись ее, и его язык осторожно скользнул внутрь. Он положил обе руки ей на затылок, ласково перебирая пальцами ее волосы, нежно щекоча ей шею чуть пониже мочек ушей. Он как будто предъявлял на нее права. Не успела Керри-Энн опомниться, как они уже яростно сбрасывали с себя одежду, стараясь не зацепиться за нее и не упасть. В коротких перерывах между обжигающими поцелуями они судорожно расстегивали пуговицы и «молнии», отцепляли крючки. С самого начала она знала, что на этот раз все будет по-другому, не так, как со всеми мужчинами до него — которых было слишком много, начиная с четырнадцатилетнего возраста, когда ее соблазнил двадцатилетний оболтус, приходившийся родственником кому-то из членов ее тогдашней приемной семьи. Сейчас ей требовалось не просто утолить внезапное желание, нет, это было нечто большее. Чувство, охватившее ее, оказалось столь сильным, что она даже испугалась. Но это был приятный страх, такой возникает, когда ты стремглав несешься с самой крутой американской горки.

До спальни они тогда так и не добрались. Они сплелись воедино прямо на полу, на ветхом ковре, но ей было все равно, ковер под ней или мягкая пуховая перина. Они не столько занимались любовью, сколько насыщались друг другом. Вот тогда-то она и взлетела с Иеремией на небеса в первый раз, причем безо всякого зелья.

Керри-Энн улыбнулась сладостно-горько и опустила взгляд на фотографию в бумажнике, который по-прежнему сжимала в руке. Ребенок, зачатый и рожденный в любви. Снимок сделали вскоре после того, как Белла отпраздновала свой пятый день рождения, это был один из тех моментальных портретов, которые делают в «Уол-марте»[15]. Малышку сфотографировали на фоне осеннего буйства красок. Она была в платье, которое Керри-Энн купила дочери по случаю первого дня, проведенного в детском садике. Желтое, расшитое яркими цветами, с передничком и пышными рукавами, оно чудесно смотрелось с белыми лакированными туфельками. Керри-Энн заплела темные волнистые волосы Беллы в косичку, оставив несколько прядок на лбу, которые напоминали хохолок забавного утенка, и дочка счастливо улыбалась в объектив, полная надежд и радостных ожиданий.

Тогда выдался славный денек. Они поели мороженого в кафе, а потом отправились в детский парк. Керри-Энн старалась не отходить от дочери ни на шаг, в сотый раз обещая себе быть ей хорошей матерью и дать Белле детство, которого сама была лишена.