О любви - Виктория Токарева

Бывали взлеты во время защиты. Я собиралась, красилась, как актриса перед выходом на сцену. И выходила — вдохновенная, яркая и молодая, и у всех, кто на меня смотрел, зажигались глаза. А я от этих глаз горела еще ярче.

Потом все кончалось. Я ехала домой. Из меня выходил воздух, как из проколотого первомайского шара. И вместо летящего и парящего я превращалась в бесцветную ошметку.

Что за жизнь? Однако и помирать не хотелось. А вдруг…

— Але… — обозначился мужской голос.

— Деничка, — спокойно узнала я.

— Ты меня узнала? — поразился он.

Действительно, пауза в пятнадцать лет — внушительная. Но у меня феноменальная память на голоса. Голоса не меняются в отличие от всего остального.

— Ну, как ты? — спросил Деничка.

— Симпатично, — сказала я.

— Симпатично? — поразился Деничка. Его поразила формулировка.

— Ну да, — подтвердила я. — Дети в порядке. Я работаю. Все живы, здоровы. А что еще?

— Ну да… — задумчиво проговорил Деничка и замолчал.

Я не понимала, зачем он звонит и что хочет. Но спросить об этом прямо было неудобно.

— А у тебя? — поинтересовалась я.

— Надя заболела, — тускло произнес Деничка.

Я знала, что Надька процветает и не вылезает из дорогих курортов.

— Моя жена, — уточнил Деничка. — Она ведь тоже Надя.

— А-а… — протянула я. Значит, Деничке нужно сочувствие. За этим и звонил.

— А что с ней? — спросила я.

— Опухоль в мозгу.

Напротив сидел клиент, который внес деньги в кассу юридической консультации. И личный телефонный переговор был неуместен. Однако положить трубку я тоже не могла. Невозможно в такой ситуации сказать: извини, я занята.

— Тебе нужен врач? — спросила я, чтобы вывести разговор в конкретное русло.

— Нет-нет… У меня все есть. Я связался по Интернету с лучшими специалистами мира. Они сказали, что возможны две программы: короткая и длинная. Короткая — это шесть месяцев. А длинная — шесть лет. Надя проживет еще шесть лет. Правда, будет лежать…

— А она хочет лежать шесть лет? — наивно спросила я.

— А как ты думаешь?

Я задумалась: что лучше? Уйти и никого не мучить или длить до последнего свое драгоценное пребывание на этом свете… Быть или не быть… Это становится ясным, когда сталкиваешься напрямую — лоб в лоб.

— Мы будем сражаться до последнего, — произнес Деничка. — Врач из Оклахомы предложил очень интересную методу. Рассказать?

Клиент барабанил пальцами по столу.

— Позвони мне домой, — попросила я.

— А можно? — с надеждой спросил Деничка.

— Вечером, — подтвердила я.

— Кстати, врач из Оклахомы — армянин, — поделился Деничка.

— А что тут особенного… Армяне есть везде.

Деничка стал звонить мне раз в неделю. Потом два раза в неделю. Он каждый раз аккуратно спрашивал:

— У тебя есть минутка?

Я отвечала:

— Позвони через два часа.

Я сдвигала нашу беседу на одиннадцать часов вечера, когда день кончался, все дела позади и посуда помыта, можно заняться осмыслением. Мы говорили, говорили, потом я замечала, что у меня щиплет глаза. Значит, я хотела спать. А потом глаза переставало щипать — значит, я перескочила через точку своего засыпания, и теперь у меня будет бессонница.

О чем мы говорили? Обо всем. О том, что во второй половине жизни время убыстряется, за день меньше успеваешь, и год проскакивает очень быстро. Только что была весна — уже зима. А у Нади вообще все слилось одну точку — окно. За окном то зеленая ветка, то снежная. И так шесть раз, шесть лет. И все.

— А что будет там? — спросила я. — Какая разница ТУТ от ТАМ?

— Это ОДНО, — ответил Деничка. — Как сутки. День и ночь. Жизнь и смерть.

— А если она уйдет, ты женишься? — прямо спросила я.

— Нет, — спокойно ответил Деничка. — Я уйду вместе с ней. Мы вместе с ней живем и умираем.

Я задумалась. Я представила своего мужа на месте Денички: он женился бы на следующий день, и его новая жена сняла бы со стен все мои портреты и называла бы меня «мадам». А муж бы не возражал. Он вообще неконфликтный.

В середине зимы Деничка заехал ко мне на работу и попросил разрешения просто посидеть в моем кабинете.

Я была безумно занята, но отказать не посмела. Я сказала:

— Ну, сиди… — и принесла ему чай.

Деничка к чаю не притронулся. Сидел на диване из кожзаменителя и смотрел перед собой. А я расположилась перед компьютером, спиной к нему, и занялась своими делами. И, странное дело, он мне не мешал. Как хорошая погода. Денички как будто не было за спиной, но он был. Я спокойно работала. Он держал в руках тяжелую керамическую чашку, на которой было написано: «Нью-Йорк».

В дверь сунулась секретарша Соня. Коротко глянула. Исчезла.

Позже спросила:

— Неужели с ним кто-то спит?

— А что? — не поняла я.

— Представляешь? Проснуться, а рядом на подушке такая голова…

— Он лауреат Нобелевской премии, — зачем-то соврала я.

— Тогда он должен носить на груди табличку: «Лауреат»…

— К форме привыкаешь, — сказала я. — Главное — содержание.

— Главное — гармония. Единство формы и содержания.

Деничка тогда посидел и ушел. И было непонятно — зачем приходил. Может быть, поменять обстановку, зарядиться от здорового человека, подпитать свой севший аккумулятор. Он от меня подпитывался, но, странное дело — от меня не убывало. Я тоже каким-то образом исцелялась, становилась легче. Может быть, я скидывала на него свою нерастраченную нежность, и он ее пил. А я освобождалась, как корова от избытка молока.

Я привыкла к его звонкам. Я их ждала и смотрела на часы.

В одиннадцать вечера звонил телефон, и я уже знала, что это Деничка. Я брала с собой спички, сигареты и шла, как на дежурство. Однажды я спросила:

— Сколько ты зарабатываешь? — Это был не американский вопрос. В Америке считается неприличным говорить о зарплате. У нас тоже.

— Пятьсот долларов, — легко ответил Деничка. У него не было от меня тайн. — Но четыреста уходит на сиделку. У меня работает медсестра из реанимации. Карина. Вечером я прихожу с работы, и она уходит.

— А если ты захочешь в гости или в театр…

— Я не захочу.

— Тебе тоскливо?

— Нет. Я так привык. Я люблю работать за компьютером. Сижу, работаю, потом прихожу к Наде и рассказываю, что я придумал.