Расплетая закат - Элизабет Лим

Он явно был недоволен, но я игнорировала его хмурые взгляды и улыбалась гостям. Лучше всеобщее внимание будет приковано ко мне, а не к Ханюцзиню. Лучше он будет увлечен своей яростью, чем заметит, что с ним императорский портной, а не леди Сарнай, Жемчужина Севера.

Когда мы дошли до передней части зала, Ханюцзинь занял удобное кресло, обитое атласом, а я встала рядом; блеск платья мерк из-за того, как дрожали мои ноги на высоких каблуках.

К нам начали один за другим подходить министры и придворная знать, чтобы вручить свои подарки. Затем наступила очередь послов из каждого уголка мира: Кияты, Самарана, Фреверы, Тамбуских островов и Балара. Нам преподносили сундуки, полные роскошнейших кружев, нефритовых драконов, чьи чешуйки были высечены с такой деликатностью, что казалось, будто их украли у крошечных рыбок, керамику с позолоченными головами быков, раскрашенную вручную лучшими самаранскими ремесленниками, и деревянные резные изделия из земель, о которых я даже не слышала.

Наконец подошел шаньсэнь. Как отцу невесты, ему выпала честь преподносить подарок последним.

Для такого крупного мужчины он двигался очень быстро. Его щеки огрубели от шрамов, седеющая борода загибалась на подбородке, как кончик церемониального кинжала. Вблизи черты его лица выглядели острыми и безжалостными. Высеченными войной.

– Император Ханюцзинь, я дарю вам скипетр, изготовленный слепыми монахами с Поющих гор. Он должен нести процветание тому, кто правит Аланди.

Дальше он повернулся ко мне, и его пронзительный взгляд остановился на моем сильно напудренном лице. Платье из солнца засияло ярче от моего учащенного пульса. Шаньсэнь хмыкнул и отвернулся, хоть и не прикрыл глаза.

– А тебе, дочь моя, лучшая лучница в Аланди, я дарю этот лук из ясеня, которым ты так хотела орудовать в детстве. – Я услышала легчайший намек на гордость в его словах. – Из всех моих детей ты единственная, кто мог его натянуть.

Лук был таким большим, что загибающаяся часть почти доставала до моей ступни. Его легкость меня удивила, но я все равно угрюмо поджала губы, когда кивнула в знак признательности. Я знала, что леди Сарнай не питала особого уважения к своему отцу.

– На подношении шаньсэня Процессия Даров подходит к концу! – объявил главный министр Юн.

Я едва смогла скрыть свое облегчение. Все гости упали на колени и поклонились императору, желая ему «здравствовать десять тысяч лет». Я уже начинала мечтать о том, чтобы никогда больше не слышать и не произносить эту фразу. Затем, наконец, я машинально последовала за императором из зала.

Не думая обо мне, он задал такой темп, что мне приходилось чуть ли не бежать за ним. Я держала голову опущенной и смотрела на золотые плиты, ведущие на улицу, игнорируя лица кланяющихся гостей. Но внезапно сверху раздался ястребиный крик и оторвал мое внимание от пола. Я посмотрела на окна и небо за ними.

Над дворцом парил ястреб, но его перья были серыми, а не черными, и глаза не сияли знакомой желтизной, которая преследовала меня во снах.

«Разумеется, это не Эдан, идиотка! – упрекнула я себя. – У него больше нет магии, чтобы превращаться».

Когда мы вышли из зала, ястреб по-прежнему летал наверху, задевая крыльями облака. Он следовал за нами, пока император не остановился у ближайшего павильона. Я отчаянно надеялась, что Ханюцзинь отпустит меня, чтобы я могла отдохнуть перед сегодняшним банкетом. От каблуков у меня сильно разболелись ноги.

Но что-то я размечталась.

Хлопнув в ладоши, он подозвал одного из слуг и приказал принести мне подарок шаньсэня.

– Тебе наверняка не терпится опробовать новый лук, – сказал император. – Видишь того ястреба в небе? Я прикажу поварам пожарить его к банкету.

– Охотиться – дурной тон, – напряженно произнесла я, – учитывая, что это день нашей свадьбы.

– О, теперь тебя волнуют приличия? Твоими стараниями в этом дворце хватает смертей. Наверняка боги закроют глаза на гибель одной жалкой птицы.

Он всучил мне лук, и мое сердцебиение ускорилось, из-за чего платье вспыхнуло ярче. Я сжала кулаки и попыталась успокоиться.

– Благодарю, но нет.

– Что ты такая мрачная, Сарнай? – потешался император. – Твой любовничек у меня в темнице. Разве тебе не любопытно, как он там поживает? И жив ли вообще?

Он обошел меня, преграждая мне дорогу.

– Сотня ударов хлыстом прошлой ночью и сотня этим утром. Большинство мужчин не могут столько вынести, но Сина по-прежнему жив. Едва. Он всегда был тихоней. – Ханюцзинь наклонился и прошептал мне на ухо: – Ему обещали прекратить избиения, если он закричит, но он воспротивился. Разве ты не хочешь его увидеть, Сарнай? Стены камеры заляпаны его кровью. Когда он потерял сознание, страже пришлось позвать двух служанок, чтобы вытереть эту грязь. Когда они закончили, мои стражи снова его разбудили для очередной сотни ударов. Интересно, сможешь ли ты его узнать? Теперь он больше похож на безобразное существо, чем на воина. Вот во что обходится гордость северянина.

Я задрала подбородок и прикусила язык, чтобы воздержаться от резкого ответа.

«Жалкое зрелище, Майя, – глумился голос в моей голове. – Зачем ты сдерживаешься? Попробуй на вкус свою силу. Император слаб. Поставь его на место».

Я напряглась и отмахнулась от голоса. Как бы меня ни искушала мысль, чтобы наказать Ханюцзиня – за то, что он сделал лорду Сине, Эдану и мне, – не стоило забывать, что в данный момент я не Майя, а леди Сарнай.

«Но дочь шаньсэня осадила бы его. Раздавила бы ему пальцы на ногах своим каблуком и поклялась бы убить императора во сне. Задушила бы золотыми цепями, висящими на его шее. Она бы отомстила».

Я запоздало поняла, что сдерживать свой гнев было ошибкой.

Ханюцзинь схватил меня за запястье и притянул к себе. От жара моего платья его щеки раскраснелись, а на висках выступила испарина.

– Ты не Сарнай.

Моя маска спокойствия дала трещину.

– Я…

Под мой резкий вдох император сорвал с меня головной убор. Моя шея дернулась, а на мраморный пол павильона посыпались жемчужины и кисточки с драгоценными камнями. Ханюцзинь уставился на меня. Тогда его осенило, и он недовольно поджал губы.

– Тамарин.

– Ваше величество, я могу объяснить…

– Осторожно подбирай свои следующие слова, портной, – предостерег он, – или они станут твоими последними. Где она?

– У себя. Дело в платье, ваше величество… она не смогла его надеть. Оно… навредило ей.

Секунда молчания. Ханюцзинь обдумал мой ответ. А затем:

– И как она себя чувствует сейчас?

Я замешкалась. Как себя чувствовала леди Сарнай? Честно говоря, магия платья изменила ее до неузнаваемости. Я даже представить не могла, какую боль она испытывала. Только кто-то такой упрямый и черствый, как принцесса, так настойчиво цеплялся бы за жизнь. Однако я все равно сомневалась, что она доживет до конца недели.