Благодетельница - Елена Модель

В четком хронологическом порядке Мария Петровна вспоминала шаг за шагом события вчерашнего дня, начав задолго до встречи с Куртом. Это давало ей возможность как бы со стороны проследить, как она, нагруженная тяжелыми сумками и несчастная, приближается к этому моменту. «Если вспоминать все в мельчайших подробностях, то воспоминаний может хватить на всю жизнь», – думала она и пыталась вернуться к самому началу, но мысли каждый раз скатывались, как с ледяной горки, вновь и вновь возвращая ее на лестничную площадку между третьим и вторым этажом.

…В пять часов утра Курт поднялся и, запустив руку во внутренний карман пиджака, достал кожаное портмоне, набитое какими-то документами. Пошарив в бумажках, он вытащил продолговатый конверт небесно-голубого цвета с маленьким значком в углу, похожим на желтую птичку, и, не обращая ни на кого внимания, как будто они были в комнате одни, направился к Марии Петровне. Протянув ей конверт, он слегка качнул кистью, как бы предлагая ей заглянуть вовнутрь.

Мария Петровна вытащила за уголок длинные листки из тонкой, как папиросная, бумаги. Листки были скреплены по краю и на них было что то напечатано цветными буквами. Мария Петровна покрутила в руке непонятный документ. Курт тыкал пальцем в какие-то цифры и иностранные слова.

– Что это он мне показывает? – спросила Мария Петровна, удивленно озираясь.

– Это билет на самолет, мам, – услышала она Наташин голос. Дочка заглядывала через плечо. – Вот, видишь, он тебе показывает: номер рейса ноль пятьдесят шесть, время – одиннадцать утра, дата вылета – это сегодня, шестнадцатое ноября.

Мария Петровна перестала дышать и услышала пустоту, как будто ее на мгновение выключили из жизни. Потом медленно стали возвращаться звуки. В комнате задвигались все одновременно. Сначала как в замедленном кино, потом все быстрее, быстрее… Она видела, как гость торопливо засовывает документы в карман и принимает из рук дочери пальто. Мария Петровна встала, обвела пустым взглядом стол. Икра затянулась белесой пленкой и выглядела неаппетитно. «Надо не забыть Зинке деньги отдать. Придется выложить целую зарплату», – подумала она некстати.

– Ну ладно, вы здесь со стола убирайте, а я пойду его провожу, – сказала Мария Петровна и вышла первая в дверь. Следом за ней, застегивая на ходу пальто, вышел Курт.

«Жалко, что не можем поговорить, – с досадой думала Мария Петровна, открывая входную дверь. – Я бы сейчас ему сказала, что таких людей, как он, я за всю свою жизнь ни разу не видела и сколько буду жить на свете, столько буду думать о нем. Как он на меня смотрел! Как будто это и не я вовсе перед ним сижу, старая и измотанная, а красавица какая-нибудь. И как я сразу в это поверила. Даже голос изменился. А может, я и есть что-то особенное, просто видеть этого никто никогда не хотел. Не нужно это никому. Каждая женщина особенная, просто человека найти надо, который бы это разглядел. А вот их-то как раз и нет, людей этих. Ну, ладно. Чего уж теперь… Чудес на свете не бывает».

Они молча спускались вниз по еще не проснувшейся лестнице. На площадке между вторым и третьим этажом Курт осторожно дотронулся до ее плеча. Мария Петровна вздрогнула и резко обернулась. Курт неловко притянул ее к себе и, крепко стиснув, уткнулся носом в то место, где плечо соединяется с шеей.

«Господи, я ведь этой минуты никогда не забуду, – думала Мария Петровна. – Что же я стою, как истукан, и ничего не чувствую? Устала, видно».

Она так и осталась стоять без мыслей и ощущений, только отчетливо слышала, как ссыпается вниз по ступенькам звук его шагов, похожий на звук картошки в овощном магазине, когда она скатывается через деревянный желоб в авоську, и еще всхлипывания.

«Плачет он, что ли? – испугалась Мария Петровна. Потом она услышала визг дверной пружины, грохот захлопнувшейся двери и звук мотора промерзшей “Волги”. – Что же это, парень, бедный, так всю ночь и просидел в машине?» – ахнула Мария Петровна и стала подниматься наверх.

Выйдя на улицу, Курт с ужасом посмотрел на стоящую возле подъезда «Волгу».

«Что же это я наделал, – подумал он. – Человек всю ночь на таком морозе в машине сидит, а я в тепле песни распеваю! Надо было его, конечно, отпустить. Но мне и в голову не пришло, что он всю ночь дожидаться будет. – Курт подошел к машине и заглянул в салон через подмерзшее стекло. – Господи, он вообще жив?» – испугался Курт и дернул ручку. Водитель сразу встрепенулся и весело заулыбался, как ни в чем не бывало. Курт с облегчением вздохнул и уселся на переднее сиденье.

– Отель, аэропорт, – сказал он и виновато похлопал парня по плечу.

– Да ничего, дядь, мы люди привыкшие, – отозвался водитель на чисто русском языке. – Я каждые полчаса печку включал. Правда, бензин весь пожег, но мы сейчас заправимся.

Слегка побуксовав на льду, машина сорвалась с места. «Если самолет не опоздает, то в час поместному я дома». Он представил себе огромный дом с круглой, как будто взбухшей от достатка черепичной крышей, бритые под ежик газоны, комнаты, которые знали только его да фрау Флюттер, его экономку. Ворчливая, никому не нужная женщина, постаревшая задолго до старости. Она уже больше двадцати лет вела его хозяйство, аккуратно и очень грамотно. Курт вспомнил, как она неровной, похожей на птичью походкой пересекает дом и подумал, что, наверное, невозможно вести более бессмысленное существование. Ему немедленно захотелось повернуть обратно. Он потянулся было к водителю, но тут же благоразумно откинулся обратно на сиденье.

«Когда-то, – продолжал размышлять Курт, глядя в окно, – этот дом казался тесным. Потом выросли дети и разъехались, кто куда. Все четверо, один за другим. Теперь они появляются только на Рождество или в день рождения. А три года назад умерла жена. Она была старше на пять лет, но все равно еще не старая. Пятьдесят девять лет – не возраст, чтобы умереть. Никогда ничем не болела – и вдруг инфаркт. С тех пор он мало бывает дома. Потому что дом – это не стены и крыша, а нечто большее. Дом должен объединять близкие души, а пустой дом – страшнее, чем приют, и чем он больше, тем больше становится и одиночество. Поэтому теперь он практически живет в своей небольшой клинике. Там проводит вечера и на неделе остается ночевать. Короче, живет для того, чтобы работать, а кажется, должно быть наоборот, – думал он, выходя у «Интуриста». – Жалко. А так тепла хочется. У меня его в жизни практически не было, этого человеческого тепла».

Он подумал о Маше. Ее одной могло бы хватить, чтобы заполнить дом жизнью от крыши до самого подвала.

Лифт мягко остановился на этаже и, легко качнувшись, завис в воздухе. Третий номер по коридору справа. Курт торопливо покидал в чемодан вещи и, с беспокойством поглядывая на часы, спустился вниз. Еще пятнадцать минут на оплату, формальности – времени остается совсем в обрез. До вылета самолета ровно два часа.

– Шнель, шнель, – прокричал он водителю, выбегая из гостиницы. Тот уже дожидался в дверях и сразу услужливо подхватил чемодан и большую спортивную сумку.

– Ничего, успеем! – весело ответил парень, как бы радуясь предстоящей гонке.