Перекличка мертвых - Иэн Рэнкин

— Генуя их закалила.

— Это как раз то, что нам нужно, правда, парни?

Бравада, нервозность, служебная сплоченность. Разговоры сразу смолкают, как только в эфир выходит полицейское радио.

Дежурные полицейские в ярко-желтых куртках циркулировали по железнодорожному вокзалу, тоже перекрытому заграждениями. У некоторых офицеров в руках были видеокамеры, на которые они снимали прибывающих на лондонском поезде антиглобалистов. Их не стоило труда опознать по громогласным выкрикам, рюкзакам на спинах, футболкам с эмблемами, слоганами и значками, по специфическим браслетам на запястьях, по флагам и транспарантам в руках, по мешковатым брюкам, камуфляжным курткам, туристским бутсам. Как сообщала информационная служба, автобусы, набитые противниками глобализации, двигались из южных районов Англии. По предварительным оценкам, в путь отправилось около пятидесяти тысяч человек. В более поздних сводках говорилось уже о ста тысячах. И это помимо туристов, наводняющих в летнее время Эдинбург.

Где-то в городе размещался штаб, откуда должны были поступать сигналы к началу маршей и митингов противников «Большой восьмерки». Их готовилась конвоировать полиция, возможно и конная. Плюс большое количества кинологов с собаками, включая тех четырех, что несли дежурство в главном вестибюле вокзала Уэверли. План был очень прост: показать силу. Пусть потенциальные бунтари видят, с кем им придется иметь дело. Щиты, дубинки, наручники; лошади, собаки, патрульные фургоны.

Численное превосходство.

Оснащенность и вооружение.

Тактика.

В прошлом Эдинбург выдержал не одну вражескую атаку. Жители укрывались за стенами и воротами, а когда в них образовывались бреши, уходили по узким туннелям, прорытым под замком и главной улицей, оставляя врагу пустой город и тем обесценивая его победу. Это был талант, который и теперь проявляется во время ежегодных Августовских фестивалей. По мере того как нарастает приток чужаков, местные жители все более стушевываются, словно сливаются с фоном. Возможно, этим же объясняется пристрастие эдинбуржцев к «потаенным» видам деятельности, вроде банковского дела. До недавнего времени площадь Святого Андрея слыла самым богатым местом в Европе, ведь там находились штаб-квартиры нескольких могучих корпораций. Но из-за недостатка места современное строительство захватило теперь Лотиан-роуд и пошло дальше на запад, в направлении аэропорта. Недавно возведенное здание «Ройял Банк» в Гогарберне рассматривалось как возможная мишень. Так же как и резиденции «Стэндард Лайф» и «Скоттиш Уидоуз». Разъезжая по улицам, чтобы убить время, Шивон поняла, что в ближайшие дни город подвергнется такому испытанию, какое еще на его долю не выпадало.

С ней поравнялся, а затем и обошел ее полицейский автомобиль с ревущей сиреной. На лице водителя сияла счастливая улыбка мальчишки, которому сейчас все позволено. Розовый «ниссан», в который набилась местная молодежь, мчался в общем потоке машин. Шивон, понаблюдав за ним секунд десять, включила поворотник и встроилась в общий поток. Она направлялась к временному лагерю в Ниддри.

Совет выделил место для лагеря на обширном газоне вокруг спортивного центра Джека Кейна. Они рассчитывали, что здесь хватит места для десяти, а возможно, и пятнадцати тысяч человек. Установили временные туалеты и душевые кабины; порядок обеспечивали частные охранные структуры. Жители района шутили, что в ближайшие недели возле пабов можно будет купить сколько угодно палаток и походного снаряжения. Шивон предлагала родителям остановиться у нее. А как же иначе: ведь это они помогли ей купить квартиру. Они могли бы спать на ее кровати, а она бы легла на софе. Но те категорически отказались: они приедут на автобусе и будут стоять в лагере вместе со всеми. В 1960-е они были студентами и никогда потом не отделяли себя от этого периода. Хотя сейчас им было под шестьдесят — они с Ребусом принадлежали к одному поколению, — отец все еще забирал волосы в хвост, который болтался на спине. А мать до сих пор носила платья, напоминающие подпоясанную тунику. Шивон вспомнила сейчас то, что сказала раньше Ребусу: ты именно такой коп, каким я им представляюсь в жутких снах. Теперь в глубине души она понимала, что выбрала профессию полицейского прежде всего в пику им. Душа ее жаждала бунта, расплаты за то, что они, при их преподавательской работе, таскали ее за собой, как любимую куклу, с места на место, из школы в школу. Просто ей захотелось проявить самостоятельность. Когда она сообщила им о своем намерении, они посмотрели на нее так, что она чуть не взяла свои слова обратно. Но это было бы проявлением слабости. Они сильно не противились, только намекали, что работа в полиции — не та область, где она полностью сможет реализоваться. Этого было достаточно, чтобы она в полном смысле слова уперлась рогом.

Итак, она стала копом. Но не в Лондоне, где жили родители, а в Шотландии, которой она практически не знала. Родители умоляли лишь об одном:

— Куда угодно, только не в Глазго.

Глазго… с его крутыми мужиками и поножовщиной, с враждующими религиозными группировками. Зато с отменными магазинами. Туда она иногда наведывалась с друзьями — чтобы устроить пикник, после которого провести ночь в каком-нибудь модном отеле, вкусить ночной жизни, соблюдая при этом правило, которому научил ее Джон Ребус, — обходить стороной бары с вышибалами в дверях. Между тем в Эдинбурге ужасов было куда больше, чем могли представить ее родители.

Но об этом она им никогда не расскажет. Во время субботних бесед по телефону она старалась уйти от расспросов матери, засыпая ее своими вопросами. Она хотела встретить их на автовокзале, но они отказались, сославшись на то, что им нужно сначала заняться палаткой. Стоя на светофоре, она мысленно представила себе эту картину и рассмеялась. Супружеская чета — обоим под шестьдесят — хлопочет, вбивая колышки. Они уже вышли на пенсию и жили в просторном, уже полностью выкупленном доме в Форест-Хилле. Родители то и дело спрашивали, не нужны ли ей деньги…

— Я сниму вам номер в отеле, — уговаривала она их по телефону, но они остались непреклонны.

Проезжая перекресток, она внезапно подумала, что это, наверно, какая-то форма помешательства.

Шивон припарковалась, не обращая внимания на желтые ограничительные конусы, и прикрепила к ветровому стеклу табличку: «Полиция, прибывшая по вызову». Охранник в желтой форменной куртке, привлеченный скрипом ее тормозов, подошел выяснить, кто приехал. Взглянув на табличку, он покачал головой, а потом, проведя ребром ладони по горлу, кивнул в сторону муниципальных домов. Табличку Шивон убрала, но оставила машину на месте.

— На местную шпану, — негромко сказал охранник, — такая табличка действует как красная тряпка на быка. — Сунув руки в карманы куртки, отчего его широкая грудь стала еще более выпуклой, он спросил: — Ну и с чем вы сюда пожаловали, офицер?

У него была бритая голова, густая темная борода и широкие кустистые брови.

— Если правда, то по личному делу, — ответила Шивон, протягивая удостоверение. — Мне надо поговорить с супругами Кларк.

— Тогда пожалуйста. — Он пропустил ее в проем в ограждении, охватывающем по периметру всю лагерную площадку. Через каждые десять метров стоял охранник. — Вот, наденьте это, — попросил новый знакомый, протягивая браслетик с табличкой. — Это чтобы ваше появление здесь не вызвало подозрений. Мы выдали такие опознавательные браслеты всем, кому посчастливилось стать обитателем этого лагеря.