Глоток свободы - Анна Гавальда

Лола и Симон еще застали Золотую эпоху. Так называемую эпоху Виллье. Когда мы все жили в этом деревенском захолустье и наши родители были счастливы вместе. В те времена мир для них начинался с крыльца дома и заканчивался на околице.

Вместе они удирали от разъяренных быков, которые на самом деле были мирными коровами и не думали на них нападать, и вместе наведывались в дома с привидениями, которые там жили взаправду.

Они чуть не свели с ума мамашу Маржеваль, звоня в ее дверь и удирая; они ломали капканы, писали в рукомойники монашек, находили у школьного учителя порножурналы, крали петарды, устраивали грандиозные фейерверки, а однажды выудили из речки котят, которых какой-то мерзавец бросил в воду живьем, завязав в целлофановый пакет.

Бац! Семь котят разом. Наш Старик - вот кто был доволен больше всех!

А что было в тот день, когда один из этапов «Тур де Франс» проходил через нашу деревню!.. Они набрали в булочной полсотни багетов и торговали сэндвичами до потери сознания. А на вырученные деньги накупили себе кучу всяких гаджетов и головоломок, шестьдесят «Малабаров», скакалку для меня, маленькую трубу для Венсана (он уже тогда запал на музыку!) и последний выпуск комиксов Yoko Tsuno.

Да, на их долю выпало совсем другое детство… Они умели обращаться с веслами, знали вкус крыжовника и пробовали курить «волчий табак». Но больше всего их потрясло событие, которое они запечатлели в укромном месте, на стене за дверью чулана:

«Сиводни 8 апреля мы видили абата в шортах».

А потом они так же, вдвоем, пережили развод родителей. Мы с Венсаном были еще совсем малявки и поняли, что дело плохо, только в день переезда. Зато наши старшие могли сполна насладиться происходящим. Они вставали ночью и, сидя рядышком наверху лестницы, слушали, как родители скандалят внизу. Однажды вечером Старик опрокинул огромный кухонный шкаф, а мама села в машину и уехала.

Десятью ступенями выше сидели наши старшие, сунув в рот большой палец.

Глупо, конечно, рассказывать такие подробности - их духовная связь объясняется чем-то гораздо большим, чем эти печальные моменты. Но все же…

А вот у нас с Венсаном жизнь складывалась совсем иначе. Мы были «мелкотой». На смену велику пришел телик… Мы были неспособны заклеить велосипедную камеру, зато прекрасно умели чинить скейтборды и обводить вокруг пальца контролеров, пробираясь в кино через запасной выход.

А потом Лолу отправили в пансион, и в доме не осталось никого, кто мог подсказывать нам всякие сумасшедшие выходки и гоняться за нами по саду.

Мы писали друг дружке раз в неделю. Она была моей любимой старшей сестричкой. Я считала ее своим идеалом, посылала ей свои рисунки и посвящала стихи. Приезжая домой на выходные, она спрашивала меня, хорошо ли Венсан вел себя в ее отсутствие. «Конечно нет, - отвечала я, - конечно нет!» И подробно докладывала обо всех гадостях, которые он подстроил мне за прошедшую неделю. Она тут же, к великой моей радости, тащила его в ванную, чтобы выпороть.

И чем громче вопил мой братец, тем больше я ликовала.

А потом в один прекрасный день мне вздумалось порадовать себя дополнительно, увидев воочию, как он страдает. О ужас! - я это увидела. Лола лупила хлыстом по пуфику, а Венсан скулил в такт, читая при этом свежий номер комиксов «Буль и Билл». Меня постигло жуткое разочарование. В тот день Лола была низвергнута со своего пьедестала.

Что в конечном счете обернулось к лучшему. Теперь мы с ней стояли вровень.

Ну а сегодня Лола моя лучшая подруга. Как в истории с Монтенем и Л а Боэси, ну вы помните… Потому что она - это она, а я - это я. Просто невероятно, что эта молодая тридцатидвухлетняя женщина приходится мне старшей сестрой. Настолько невероятно, что нам не пришлось долго думать, чтобы подружиться на всю жизнь.

Ее душе любезны «Опыты» с их высокими постулатами, согласно коим «негоже людям противиться установленному порядку вещей, в ином же случае они достойны кары», а философствовать означает учиться смерти. А мне ближе «Рассуждение о добровольном рабстве»[25]с его описанием жестоких притеснений народа и обличением тиранов, которые считаются великими потому лишь, что народ поставлен на колени. Ей любезна истина, мне ближе судебные решения. Но обе мы ощущаем себя половинками одного целого и знаем, что одна без другой не многого стоит. А ведь мы с ней такие разные… Она боится собственной тени - я на свою плюхаюсь не глядя. Она переписывает от руки сонеты - я скачиваю на свой комп свежие хиты. Она обожает живопись - я предпочитаю фотографию. Она никогда не рассказывает, что у нее на сердце, - я выкладываю все что думаю. Она не выносит конфликтов - я стремлюсь прояснить ситуацию сразу и до конца. Ей нравится быть слегка под хмельком - я предпочитаю напиваться в дым. Она не любит тусовки - я не люблю сидеть дома. Она не умеет развлекаться допоздна - я не способна ложиться спать вовремя. Она терпеть не может играть - я терпеть не могу проигрывать. Она готова помогать всем и каждому - я добра лишь до известных пределов. Она никогда не выходит из себя - я взрываюсь по любому поводу.

Она утверждает, что мир принадлежит тем, кто рано встает, - я умоляю ее говорить потише и дать мне выспаться. Она романтик - я прагматик. Она вышла замуж - я до сих пор порхаю по жизни беззаботной стрекозой. Она не способна спать с мужчиной без любви - я не могу спать с мужчиной без презерватива. Она… Она нуждается во мне, а я - я нуждаюсь в ней.

Она никогда не судит меня строго. Принимает такой, какая я есть. С моим серым цветом лица и мрачными мыслями. Или с моим румянцем и розовыми надеждами. Лола знает, как безумно иногда хочется - ну просто вынь да положь! - купить плащ с капюшоном или туфли на шпильках. Ей понятно удовольствие взять и на раз спустить все, что лежит на кредитной карточке, а потом клясть себя на чем свет стоит, оставшись без гроша. Лола меня балует. Когда я захожу в примерочную, она придерживает занавеску и всегда говорит: ой, какая ты красивая… нет-нет, и вовсе оно тебя не толстит! При каждой нашей встрече она спрашивает, в кого я влюблена, и слегка морщится, когда я начинаю рассказывать о своих любовниках. Если мы долго не виделись, она ведет меня в большой ресторан, к «Бофенже» или к «Бальзару», чтобы полюбоваться на «красавчиков». При этом я разглядываю «красавчиков» за соседними столиками, а она - официантов. Ее буквально зачаровывают эти верзилы в приталенных жилетах. Она пристально следит за ними, придумывает им биографии в духе Соте[26]и подробно разбирает их изысканные манеры. Самое смешное, что рано или поздно настает момент, когда кто-то из них, окончив работу, уходит домой. И тут даже слепому видно, что он не имеет ничего общего с романтическим образом из сценария Лолы. Длинный белый фартук сменили джинсы или, хуже того, спортивные треники, а с коллегами он прощается, окликая их без всяких церемоний: