Четверги с прокурором - Герберт Розендорфер

Короче говоря, экзамен Штегвайбель сдал.

Но после этого дела его пошли вкривь и вкось. Он либо безнадежно опаздывал, либо пропускал обязательные для стажера мероприятия. Своего руководителя он выводил из себя тем, что никогда не мог своевременно составить текст приговора, что подаваемые им бумаги вечно были в потеках пива, что он позволял себе панибратский тон даже с седоволосыми судьями, а однажды – и это послужило последней каплей – посеял где-то целую пачку папок с делами. Как впоследствии писал Штегвайбель в объяснительной записке, все же представленной им после неоднократных напоминаний в канцелярию верховного суда земли, папки с делами находились в портфеле, который он повесил на руль своего велосипеда, на котором направлялся к себе домой в Фатерштеттен и который бесследно исчез, когда он оставил велосипед то ли у гостиничного ресторанчика «Ирдингер», то ли у заведений под названиями «Незрячий пес» или «Золотой промилле». Других деталей, как и более точного времени, Штегвайбель припомнить не мог. Зато досконально помнил, где какое подавалось пиво: в «Ирдингере» – «Шпатен», в «Незрячем псе» – «Ауэрброй Розенхайм», а в «Золотом промилле» – пиво «Шлоссброй Фурт-ам-Вальд». (Прошу вас не принимать перечисление этих сортов слишком уж буквально; что он там пил – этого мне сейчас при всем желании не вспомнить, я привожу их только в качестве примера.)

Последствий этого дисциплинарного проступка Штегвайбелю удалось избежать тем, что он добровольно отказался от исполнения своих обязанностей стажера. То есть перестал появляться на службе и никак не реагировал на сопроводительные документы. Поскольку, как вы можете догадаться, подобное отношение никак не вписывалось в практику учреждений, где проходят практику стажеры, прекращение стажерской практики Штегвайбеля стало неизбежным. И вина за то лежала на нем самом.

Штегвайбель на долгое время исчез из поля зрения. Несколько лет спустя он вновь предстал перед взорами бывших коллег в одном из судов и произвел на них впечатление человека, отнюдь не обремененного житейскими невзгодами, – Штегвайбель пытался тогда всучить им всем в кредит какую-то энциклопедию. Еще позже, как стало известно, он занимался сбытом и распространением юридической литературы, поскольку все-таки имел понятие о юриспруденции, хоть и смутное. И, как следовало ожидать, вскоре снова напомнил о себе юстиции, но на сей раз уже в качестве обвиняемого. Однажды дорожная полиция застукала его вдребезги пьяным за рулем машины. Для уточнения: Штегвайбель слишком уж бурно отпраздновал именины одного своего компаньона или еще чьи-то там именины, в точности он не помнил, зато, как водится, без запинки мог перечислить все близлежащие питейные заведения – об этом я знаю из первых рук, поскольку держал в руках его дело, – и, разумеется, подаваемые в них сорта пива.

И хотя это случилось во времена, когда за управление транспортными средствами в нетрезвом виде ничего не стоило угодить за решетку, пусть даже при первом таком нарушении (что, по моему разумению, никак не принесло позитивных сдвигов), не это было самым неприятным для Штегвайбеля. Самым же неприятным было то, что Штегвайбель хоть и чужими руками, но сумел похитить из бюро судебно-медицинской экспертизы взятые у него пробы крови на содержание алкоголя. Дело в том, что в многолетнем кабацком хороводе Штегвайбель волей-неволей соприкасался и с представителями преступного мира. И один из его дружков согласился проникнуть в бюро судебно-медицинской экспертизы… Либо Штегвайбель не смог надлежащим образом расплатиться за оказанную ему услугу, либо наткнулся на дурня, который, кроме того что прихватил чужую пробу крови, еще и попался полиции. Короче: хоть Штегвайбель начисто отрицал свою причастность к преступлению, он все же получил год тюрьмы и был лишен еще на два года водительских прав, таким образом, он уже не мог посвятить себя деятельности книгоноши на колесах.

Об этом до меня доходили слухи, с самим же Штегвайбелем я не встречался все это время. Но однажды моя руководительница зашла ко мне в кабинет и сообщила:

– Там явился один тип и хочет говорить с вами. Утверждает, что он – ваш приятель. Только мне что-то не верится.

– Как он вам представился?

– Штегвайбель.

Штегвайбель вопреки моим опасениям не стал выклянчивать у меня вспомоществование, не собирался просить меня замолви за кого-нибудь словечко, а принес мне нечто весьма и весьма мало вязавшееся с ним: рукопись романа.

Автор романа (сам Штегвайбель) в неприкрытой форме описал свою участь и неправомерные действия судебных органов в отношении него. В романе он представал в роли невинно осужденного, пострадавшего по милости непорядочного приятеля; проба крови на алкоголь была отрицательной, к тому же его собственная… в общем, так далее в том же духе. Вы будете смеяться, но я с интересом прочел его опус от корки до корки. В целом написано было очень неплохо. Как я уже отмечал, кем-кем, но дураком Штегвайбель не был. Но самым замечательным в его романе оказались многочисленные сноски, в которых автор скрупулезно перечислил все питейные заведения вплоть до указания часов открытия и подаваемых в них сортов пива. Штегвайбель рассчитал следующим образом: «Я – человек со связями и знаю многих, кто мог бы пристроить рукопись в какое-нибудь издательство». Ну а если книга все же увидит свет, он пообещал не забыть меня и пригласить на пир. Например, в шикарный ресторан «Каммербауэр». И тут же присовокупил подаваемое там пиво и часы работы.

Я передал рукопись, не высказав мнения о ней, своему знакомому издателю, который хоть и прочел ее не без интереса, но издать не решился. Быть может, к сожалению?

С тех пор я уже ни разу больше не встречал Штегвайбеля вплоть до процесса Шлессерера, где он выступал в качестве свидетеля по делу.

Дело в том, что Штегвайбель каким-то образом познакомился со Шлессерером, и тот согласился взять его к себе в качестве егеря и помощника для охоты, а также лица, в чьи обязанности входило подстригать газоны, латать прохудившуюся крышу – короче, следить за охотничьим домиком. Штегвайбель слегка оправился после невзгод, поселился в соседнем с охотничьим домиком городке, у него хватило рассудка и воли, чтобы умерить страсть к спиртному, а иногда Шлессерер даже давал ему весьма выгодные поручения, то есть Штегвайбель отнюдь не бедствовал.

И, как вы можете заключить из моего рассказа, человек типа Штегвайбеля был куда ближе по духу Гейнцу К. Шлессереру, невзирая даже на разницу в финансовом положении, чем, например, врач доктор Ванзебах. И хотя Шлессерер отнюдь не чурался дружбы с Ванзебахом, все же общение с ним означало для Шлессерера определенные усилия над собой. Словно ему приходилось постоянно дотягиваться до Ванзебаха, соответствовать ему. Куда проще было со Штегвайбелем, которого он называл «Эрих» и с которым был на ты. Штегвайбель же, напротив, неизменно обращался к нему «герр Шлессерер», но тоже был с ним на ты, оба могли посидеть за кружкой пива в ресторанчике «Хубертус Луст» – пиво «Ауэрброй Розенхайм».

На этом заканчивается четвертый из четвергов земельного прокурора д-ра Ф.

– Да-да, верно. Штегвайбель. Но его более чем значительную роль во всей этой истории мы оставим на потом. А пока вернемся к пеларгонии, причем в самом буквальном смысле.