Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - Михаил Погодин

В Костроме же сидел тогда другой русский молодец Платов.

Попался он на гауптвахту в Петербурге, вследствие каких-то отношений к любимцу Павлову, донскому генералу Денисову. Сидя на гауптвахте, увидел Платов сон, что на Дону ловит рыбу и поймал свою саблю. Через несколько дней в самом деле приносят ему, прощенному, саблю. Он в радости схватил ее, обнажил и воскликнул: «Вот она! Она оправдает меня!» Платов отправился к оставленному им семейству, в Москве пошел помолиться в собор, как вдруг является к нему фельдъегерь с высочайшим повелением ехать на житье в Кострому. Радостное восклицание Платова было донесено, и этому восклицанию придан недобрый смысл.

Изгнанники часто проводили время вместе и воображали, печальные, как на Альпийских горах отличаются их братья.

Однажды Платов, гуляя вместе с Ермоловым в этом городе, предложил ему, после освобождения своего, жениться на одной из своих дочерей; он, в случае согласия, обещал назначить его командиром Атаманского полка. Платов, изумлявший всех своими практическими сведениями в астрономии, указывая Ермолову на различные звезды небосклона, говорил: «Вот эта звезда находится над поворотом Волги к югу; эта – над Кавказом, куда бы мы с тобой бежали, если бы у меня не было столько детей; вот эта над местом, откуда я еще мальчишкою гонял свиней на ярмарку». (Д.)

Платов был, однако, освобожден прежде Ермолова и получил назначение идти в Бухару. Сжалилась судьба и над его товарищем. Ермолов был вхож в дом губернатора И.В. Дамба, который вскоре сделался военным министром. Домашние его и родственники, остававшиеся в Костроме, писали к нему о печальной участи молодого изгнанника.

Дамб отнесся просьбою к всемогущему тогда Кутайсову, с которым был женат на родных сестрах (Резвых). Кутайсов принял участие и велел Ермолову написать к нему частное просительное письмо с прописанном всех обстоятельств.

Гордый Ермолов не согласился. Он не хотел освобождением своим быть обязанным фавориту, пред которым, однако ж, тогда все преклонялось, – примечательная черта в характере молодого человека!

Императора Павла вскоре не стало. В первый день восшествия на престол Александр велел освободить Ермолова вместе с прочими людьми, замешанными по делу Каховского.

Ермолов приехал в Петербург и поступил на службу.

Вот как в своих записках относится он о первоначальной своей службе, с 1801 года:

«Восшел на престол ныне царствующий император…

At vos incertam, mortales, funeris horam Quaeritis, et qua sit mors aditura via.

Propertius» [11].

«Множество несчастных увидели конец бедствий, в числе коих и я получил свободу. По справедливости время сие могу я назвать возрождением, ибо на двадцать первом году жизни содержался я под караулом, как преступник, найден невинным, и обращен, по именному повелению, на службу; взят менее нежели чрез две недели вторично, исключен из списков как умерший, заключен в Санкт-Петербургскую крепость и впоследствии отправлен в ссылку в Костромскую губернию, где начальством объявлено мне вечное пребывание. Всемогущий во власти своей царям мира, равно как и нам, положил предел жизни, и мне суждено воспользоваться свободою. Радость заставила во мне молчать все другие чувства, одна была мысль – посвятить жизнь на службу государю, и усердию моему едва ли могло быть равное. Я приезжаю в Петербург, около двух месяцев ежедневно скитаюсь в Военной коллегии, наскучив всему миру секретарей – и писцов. Наконец доклад обо мне вносится государю, и я принят в службу. Мне отказан чин, хотя принадлежащий мне по справедливости; отказано старшинство в чине, конечно не с большою основательностью.

Президент Военной коллегии, генерал Ламб, весьма уважаемый государем, при всем желании ничего не мог сделать в мою пользу.

С трудом получил я роту конной артиллерии, которую колебались мне поверить, как неизвестному офицеру между людьми новой категории. Я имел за прежнюю службу георгиевский и владимирский ордена, употреблен был в войне в Польше и против персиян, находился в конце 1795 года при австрийской армии в приморских Альпах. Но сие ни к чему мне не послужило, ибо не известен я был в экзерциргаузах, чужд Смоленского поля, которое было школою многих знаменитых людей нашего времени».

Сообщу теперь драгоценные отрывки из собственных записок Алексея Петровича Ермолова, которые счастливый случай доставил мне в руки после статейки моей в «Московских ведомостях».

«Я приезжаю в Вильно (1802), где расположена была моя рота. Людей множество, город приятный, отовсюду стекаются насладиться кротким царствованием Александра I, все благословляют имя его, и любви к нему нет пределов. Весело идет жизнь моя, служба льстит честолюбию и составляет главнейшее мое упражнение, все страсти покорены ей. Мне двадцать четвертый год; исполнен усердия и доброй воли; здоровье всему противостоящее. Недостает войны. Счастье некогда мне благоприятствовало.

Мирное время продлило пребывание мое в Вильне до конца 1804 года[12]. Праздность дала место некоторым наклонностям, и вашу, прелестные женщины, испытал я очаровательную силу, вам обязан многими в жизни приятными минутами.

Я получил повеление выступить из Вильни. Неблагосклонное начальство меня преследовало, и в короткое время мне назначены квартиры в Либаве, Виндаве, Бирже, Гродно и Кременце на Волыни; я веду жизнь кочевую и должен был употребить все способы, которые дала мне служба при моей воздержности и бережливости. У меня рота в хорошем порядке, офицеры отличные, и я любим ими, и потому все казалось мне сносным, и служба единственное было благо.