Записки районного хирурга - Дмитрий Правдин

— А как так? — спросил я, снимая окровавленные перчатки. — Я высказал свое мнение. Вижу, паренек пьян, ни ссадин, ни кровоподтеков ни на голове, ни на лице нет, а выхлоп — хоть закусывай.

— Так-то оно так, но баба сильно говнистая, если что, по судам затаскает.

— Семен Семеныч, даже если у него и есть черепно-мозговая травма, в чем я сильно сомневаюсь, то мы ее никак сейчас не выявим. Компьютерного томографа у нас нет, поэтому остается ждать. Насколько я помню из курса нейрохирургии, в данном случае, когда нет явных признаков травмы, необходимо время. Если он не проспится и останется загруженным, тогда будем думать о черепно-мозговой травме, а сейчас алкоголь завуалировал клинику, если она и была.

— Ну, пацан уверяет, что была. Говорит, шел домой, поймали какие-то мужики, избили, приставили воронку в горло и влили водку. Сейчас его отец весь райотдел на уши поднял, все чердаки и подвалы, все блатхаты шерстят.

— Ищут, значит, тех, кто насильно поит других водкой?

— Ну да. Вы бы еще раз мальчика осмотрели и записали в историю болезни. Мало ли чего.

Сережа крепко спал, рядом сидела мать и держала его за руку. Слезы смыли косметику, но все равно ее лицо оставалось красивым. Лишь гневно вспыхнули глаза, когда я вошел в палату. Я повторно осмотрел парня, ничего сверхъестественного не обнаружил.

— Зрачки одинаковые, на свет реагируют, мененгиальных знаков нет, все рефлексы живые, одинаковые с обеих сторон, ну не вижу ничего криминального! — сказал я и ушел из палаты.

— Ну, ты у меня еще попляшешь! — прошипела дама.

Домой я попал только в десятом часу. Ночь прошла спокойно — только один раз подняли, полпервого; съездил, посмотрел больного с болями в животе, но страшного ничего не было, так что я практически выспался.

Утром, подходя к больнице, я увидел высокого седого мужчину в милицейской форме с погонами полковника. Он в компании матери юного пьяницы Сережи ждал меня у входа в хирургический корпус.

Я похолодел.

— Доброе утро, доктор! — приветливо произнес полковник и протянул мне руку. — А мы вас поджидаем!

— Здравствуете, доктор! — как можно мягче произнесла его жена, краснея.

— Здравствуйте, чем обязан?

— Я бы хотела перед вами извинится за вчерашнее, — сказала мама Сережи. — Я с вами себя так гадко вела, а вы были правы. Сережка-то и правду напился. А я, дура, вам не поверила, угрожала. Простите!

— Вы представляете? — перехватил инициативу муж. — Сказал, что его избили и влили в рот водку. Мы весь поселок перерыли.

— Наверно, по пути раскрыли пару-тройку преступлений? — едко заметил я.

— Ну, не без этого, — улыбнулся полковник. — Оказывается, они с ребятами решили водку попробовать, чтоб, значит, побыстрее повзрослеть. На троих одну выпили и окосели с непривычки. Ну, чтоб мы его не ругали, он и сочинил эту историю про избиение.

— Понятно, я на вас зла не держу. Я ж знал, что никакой травмы не было.

— Вы настоящий профессионал, — сказала дама. — А я поначалу не поверила вам.

Мы распрощались, муж пожал мне руку, и каждый пошел по своим делам.

Осень застучала дождями по остывшей земле. По утрам на лужах появился тонкий ледок. Зеленый цвет стал отступать перед желто-багряным. Осеннее солнце уже не припекало, на полях и огородах собрали урожай. Наступил октябрь.

Три месяца моей работы в ЦРБ пролетели как одна невероятно длинная неделя. Потихоньку я втянулся в работу и адаптировался к местным условиям. Леонтий Михайлович приехал только в конце августа, а на подмогу мне так никого и не прислали. Больше месяца я работал один.

Многие думали, что я плюну на все и сбегу в город, как мои предшественники. Между собой медперсонал называл меня «девятым». Но «девятый» никуда не девался.

Да, мне было очень тяжело: и прием, и стационар, и дежурства на дому, и экстренные ночные вызовы в больницу. Больше половины вызовов на «боли в животе». Что это за показание к вызову хирурга? Получается, что терапевтов должны вызывать на «боли в голове», «боли в сердце», а гинекологов на «боли в вагине». Мне непонятно было, почему наши фельдшеры не говорят медицинским языком: подозрение на аппендицит, панкреатит, холецистит и т. п. Нет! Боли в животе, и все тут! Как это у Куприна было: «Ни есть, ни пить не можу, в середине болит». Так я и не смог фельдшеров переучить.

Эта работа была отличным тестом на выживаемость. Я знал: если справлюсь — смогу работать районным хирургом. Нет — значит, нет.

Пока заведующий был в отпуске, у меня почти не было времени, чтобы учиться. Но если выдавалась свободная минутка, я садился за книги и продолжал консультироваться у медсестер. Они своим опытом могли дать фору любому молодому хирургу.

За месяц самостоятельной работы я прооперировал еще пару аппендицитов, прободную язву двенадцатиперстной кишки, ну и всякое другое по мелочам. Никто не умер, никто больше на меня не жаловался. В санавиацию я ни разу не позвонил, работал сам, да, по правде говоря, и больных таких не было, чтоб не справиться. Повезло, конечно.

С выходом Леонтия Михайловича стало полегче. Я вел прием и две палаты на отделении — одну «чистую», одну гнойную. Ермаков занимался больными в стационаре. Экстренные дежурства мы поделили по неделям. Одним словом, работа устаканилась, и потянулись обычные трудовые будни.

С выходом Ермакова мы наконец занялись и плановой хирургией, до которой у завотделением не доходили руки, пока он был один. Он оперировал не только хирургических больных с желчнокаменной болезнью, грыжами, варикозной болезнью нижних конечностей, опухолями кишечника и желудка и другими, но и занимался травматологическими пациентами. Оперировал больных с переломами трубчатых костей, привычными вывихами плечевого сустава, повреждениями сухожилий, умел делать и кожную пластику после ожогов, выполнял трепанацию черепа при черепных гематомах в экстренных ситуациях.

Я ходил за ним по пятам и учился всему, а вечером дополнял практику теорией. Перед каждой операцией я обязательно повторял анатомию, топографию тканей, уточнял ход оперативного пособия. За три месяца работы в ЦРБ мне досталось столько информации и практических навыков, что я мог считать себя настоящим врачом. Наконец-то.

Чем больше я узнавал, тем сильнее укреплялась моя уверенность в себе и своих силах. Но конечно, до идеала было еще далеко.

А еще иногда случалось такое, что могло отравить жизнь надолго.

Например, в начале ноября Ермаков уехал на два дня на конференцию, и я остался один. В ту же ночь привезли потрепанного алкоголика, которого рвало кровью. Оказалось, что он уже неделю разговлялся техническим спиртом — непонятно, где мужик его добывал, ведь он не работал, а зарплаты его жены едва хватало, чтобы троих детей кормить.