Контора Кука - Александр Мильштейн

«Молчи, а то точно не откроют».

«Да там… не слышно ничего… Смотри, замолчали… Ну точно клоун ключ унёс!»

«Но теперь они вызовут, наверно, слесаря или типа того… они же так это не оставят, Европа всё-таки…»

«У тебя, б… преклонение перед иностранщиной… Хули им открывать, если кухня не работает, могут и не торопиться… Слушай, а чё, если его в дымоход заложить?»

«Это вытяжка».

«Один х… вытяжка, оттяжка… Надо туда залезть… Смотри, какая толстая труба, ты пролезешь вот досюда, да?»

«А дальше?»

«А что дальше? Ствол там оставишь — и обратно. Туда они точно не попрутся».

«А может, и дальше удастся — наружу с концами…»

«Нет, ты что, здесь же узко совсем… ты чего?»

«Смотри, забеспокоился, хе-хех… А чего мне тогда лезть, когда неизвестно, что там вообще, может быть, это то самое… что в песне нам пелось… „Не думал о премиях и хозрасчете, взвалив одеяло на грудь… Но как-то проснулся он в звездолёте, летящем сквозь Млечный Путь! И с ужасом понял, что бездною жуткой несется в железной трубе… Эх, парень, мечтания — это не шутка, счастливой дороги тебе-е-е!..“»

«Ты чё, совсем?!»

«И тут я соло такое фью-ю-у-у-у…»

«Ну ты даёшь… Кто из нас обкурился, бл…»

«Да не, ну копоть там всякая, я же тебе не трубочист, нах… Может, лучше ты полезешь? Ты ж толкнул рацуху. А, чертёжник Синицын?»

«Сам ты, б… чертила! Не, ну ты посмотри на него! А потом на меня! Я не пролезу, б..! А так он выпадает, вот, смотри, видишь? Опа — выпал опять…»

«Опа-опа, срослась езда и жопа… Так, может, он и оттуда выпадет».

«Ни хрена. Секи, здесь наклон уже в другую сторону, вот на этом промежутке, угол отрицательный…»

«А ты силён в начерталке, Петь, хоть и не учился… Но что же ты, самородок, в мировой проход меня загоняешь…»

«Ну не в канализацию же».

«Спасибо! Но в кишку…»

«Но не в прямую же… Давай-давай… а то сейчас как откроет… полицай… А у меня нервы не того… пальну в замкнутом пространстве, рикошет…»

«Слушай: „Пустили пулю в чёрное окно, метаться там ей долго суждено… И скачет пуля от стены к стене… И вместе с нею прыгать надо мне…“»

«Это тоже из вашего репертуара?»

«Ну да, наш вклад в русский рок… Зачем ты вообще его взял с собой?»

«Кого? А, ну попросили пацаны передать Гофману, ты же знаешь, что мы от них тут зависим. Лезь давай!»

«Не командуй тут, б… Смотри, пожалеешь, если я наружу выскочу, а ты останешься в заточении. Будешь кричать: „Василий Иванович, блядь, таз не проходит, б..!“ Хе-хех».

«Не п…ди».

«Сигареты у тебя хоть остались?»

«Есть ещё, но дам, когда ты наконец слазишь… Я не шучу, они могут войти в любой момент, и п…ц».

«Ты, по-моему, на измену сел с этой полицией, чего они сюда вдруг попрутся… Ну ладно. Да подожди, не толкай меня, хоть костюм сниму на всякий пожарный, если там копоть, б…»

«Ты представляешь, что они подумают, если сейчас войдут?»

«И смешно, и смешно, б… ему… смешно-о-о-о, да-а-а… А ты не дай им войти, ногу подставь к двери, навались массой… А если они войдут, когда я в трубе буду, тогда что?»

«Нормально, они тебя не увидят, пересидишь. Вылезешь, когда мы выйдем, подождёшь ещё, а потом спокойно догонишь меня…»

«Ладно, я пошёл. Чтоб только ты не нудил… Э-хе-хех… И с ужасом понял, что бездною жуткой летит он в бездонной трубе…»

«А всё лучше, чем твой холодильник в морге, Глебушка… Давай-давай, пошевеливайся там…»

Паша слышал эти диалоги не слишком часто, и он бы не стал просить Ширина, чтобы тот сходил в бар, где он полгода назад их оставил… если бы они не стали мерещиться уже визуально посреди бела дня, где они рисовались быстро, но чётко, в отличие от их появлений в снах, которые он помнил смутно, или — голосами — в межеумочном мороке, который, случалось, наползал на Пашу и на рабочем месте…

Ну да, примерно через месяц после того, первого интервью Паша устроился-таки «чёрным программистом», но только не в ту фирму, куда его сватал Ширин посредством своей соседки…

По случайной «наводке» Паша позвонил в другую контору, назначили встречу, был похожий на предыдущий «форштеллунгзгешпрех», и так же Паше сказали, что дадут ответ в течение недели, всё было так, да не так: ответ на этот раз был положительным.

«Yes!» — сказал Паша, повесив трубку, и сделал соответствующий жест, а потом ещё и подпрыгнул в воздухе…

Так вот: два призрака показались на поверхности примерно через месяц. Паша плавал после трудового дня в бассейне с металлическими стенами и дном — что, возможно, и вызвало видение, так он сам себе сказал (ну, чем-то похоже было на кухню, где он оставил пацанов, только выросшую и наполовину уже затопленную…). Но в тот момент, когда он вынырнул из воды у одного из бортиков и решил немного отдохнуть, снял водные очки — и в этот момент увидел, как из жерла трубы (напоминавшей непропорциональную размерам кухни вытяжку, нависавшую там над газовой плитой) выпал большой и явно взрослый человек, что сразу привлекло Пашино внимание: он думал, что там катаются только дети…

Паша был в этом бассейне впервые и не заметил ещё, что там это делают и взрослые, и наоборот, слишком маленьких детей туда не пускают: горка была огромной, её блестящие чёрные зигзаги находились за пределами здания, а потом уже на выходе кишка возвращалась, проходя сквозь стену, в зал и выплёвывала очередного человечка в маленький бассейн, или скорее ванночку; Паша чуть позже всё это рассмотрел внимательнее и даже сам проехал сквозь.

Он видел, мчась по чёрной спирали, что там на отдельных участках сверху как бы рассыпаны звёздочки… и больше ничего, то есть никаких препятствий в виде человеческих тел он там не встретил, — после чего выпал в мелкую ёмкость, встал, фыркая, и сказал: «Померещилось».

Забавно было, что в начале чёрной трубы — или «дыры» (аттракцион называл себя на табличке «чёрной дырой») — было предупреждение: «Если у вас бывают головокружения или неустойчивые состояния психики…»

Паша подумал, что вот что-что, а крыша у него — ого-го-го.

Но тут же вспомнил нечто, что не столько поколебало его уверенность, сколько вызвало череду флешбэков (потянувшуюся, кстати сказать, далеко за пределы этого дня): он явственно вспомнил Котова — известного человека в их городке, это был своего рода «центр циклона»… Во всяком случае, центр всевозможных сходок, бесконечных растаманских посиделок…

Котов был похож на индейца, переодевшегося цыганом, а иногда — наоборот…

При этом Котов был тем, кого называли «человеком бывалым», ну то есть он бывал и в местах отдалённых, причём никто так и не узнал, за что, почему, так же как никто так и не вспомнил, как и когда Котов залетел в их городок и так там и остался, без паспорта, без постоянного места жительства, хотя бездомным Котов не был ни одного дня: всегда находилось «женское сердце с жилплощадью», как однажды он выразился, и он на год, на полгода, а иногда всего на месяц — менял адрес, и сразу же туда пролегала новая «народная тропа», без всяких там звонков и эсэмэсок, да у него и мобильного никогда не было, не только паспорта… Котов только и успевал наливать да забивать… и не успевал закусывать, а отказать не мог, он считал, что всем «путникам» у него должно быть место, дверь его всегда была открыта, да к этому он и баб своих моментально приучал… Так что когда он и в самом деле умер так называемой своей смертью, все почувствовали, что эта смерть только так называется — «своя»…