Цель неизвестна. Врата учености - Марик Лернер

— Скольких ты убил? — спросил телохранителя, достаточно приняв на грудь, чтобы не смущаться.

— Да не знаю я, — легко отказался Керим. — Много. Вот первого своего до сих не забыл. А дальше проще. Где сотня, там дополнительный десяток незаметен. Когда татар бил аль ногайцев — так вовсе не разбирался. Всех подряд. — Он скрипнул зубами. — Ненавижу.

— А пошто так не любишь?

Он долго молчал, я уж решил — не дождусь объяснений. Затем, будто продолжая монолог, заговорил внезапно.

— Я — никто, — сказал, глядя мне в глаза. — Без имени, народа и веры. Все отняли. И не прощу.

Опять длинная пауза.

— Мне лет пять было, когда налетели и всех побили. Я даже не знаю, где мы жили.

Я налил в кружки, и мы не чокаясь выпили. Обычай этот оказался старинным. Поминают умерших таким образом.

— Отец точно немец был, и с ним я говорил на его языке. Подзабыл, да пришлось кой с кем общаться — всплыло. А мать… — Он растерянно развел руками, задев тарелку. Она с грохотом свалилась на пол, но он даже не обернулся. — Вроде на русском говорила, но не уверен. Плохо помню. Еще двое старших братьев было.

Кажется, моя очищенная водка крепко дала по мозгам Кериму. Впервые он делился личным. Выпить вполне способен, но, помимо вина и пива, никогда не наблюдал за ним любви к крепким напиткам. Хотя в чем на самом деле могу быть уверен…

— Русский я знал, но не очень хорошо. То ли соседи были, то ли в поселке на нем говорили. Но где был поселок? Хотя на самом деле все равно. Татары всех порубили, только молодых парней и девок в полон забрали, а деревню сожгли. Родичей я больше не видел, и остается лишь надеяться, что спрятались вовремя. Не верю, но надеюсь. Больше всего болит, что увижу их или братьев — не узнаю. Столько лет прошло!

Мы добавили еще. А потом еще. Он молчал и смотрел в стол. Подталкивать я не пытался.

— Кочевникам рабы не нужны, — заговорил вновь Керим. — За скотом ухаживать надо, перегонять на пастбища. Их богатство и жизнь не в золоте, а в величине стада. И чужому доверить столь ответственное дело нельзя. Конь под рукой, дороги рано или поздно выяснит, сбежит. Потому есть в основном домашнее рабство, но там особо много слуг и без надобности. Или женщин берут на роль младших жен. Да тоже нечасто. Без привычки в степях долго не протянешь. Мне, наверное, повезло. Не в Турцию поехал для отдачи в янычары или, того хуже, в евнухи. Подвернулся один покупатель поближе, натухэй…

— Кто? — переспросил я невольно.

— Есть такое племя на Тамани. Адыги. На левой стороне Кубани живут.

Надо озадачиться поиском карт, подумал, понимающе кивнул. Кубанских казаков помню, а адыгейцы — это ведь не иначе должны на Северном Кавказе жить.

— У него дети померли, вот и решил меня вроде как усыновить. Я жил в семье как свой. Имя дали, рядом с собой усадили. Работал, скот пас. Оружие имел. Уже большой был… Не скажу сколько. Годов мы не считали, но на девушек уже начал заглядываться. Однажды вернулся домой, а там пепелище. Уже второй раз. Ногайцы наскочили. Они эти земли считали своими вассальными, а местные при случае платить отказывались. Вечно там все друг с другом воевали. Куча народов, даже русские некрасовцы жили.

— Это кто?

— Да есть такие казаки, после восстания Булавина на юг ушли и туркам присягу дали. На их стороне воюют. А султан им земли выделил.

В очередной раз я убедился в альтернативности здешнего мира. Казаки всегда боролись с басурманами за землю русскую. В любом фильме или книге. Я, собственно, не очень их читал или смотрел, но вон в «Тарасе Бульбе» целые речи перед смертью закатывали про правильную веру и любовь к Родине. Жутко раздражало. Не может человек на копьях речуги толкать, ему должно быть зверски больно. Но ведь вставляет! А тут казаки за турок сражаются. Не бывает.

— Пошел к хану, — продолжал Керим, — а он мне и говорит: «Догонять поздно и бессмысленно. Они сильнее, воевать всерьез сейчас нельзя. Иди ко мне нукером». Может, и стоило, — сказал задумчиво, — но тогда кровь взыграла. Не отомстить за родичей подло. И пошел я искать ногайцев. Нашел парочку, прикончил, коней отнял. А дальше меня ловить начали. Ну да я смог уйти, только возвратиться не сумел. Аж до Дона доскакал. К тамошним казакам пристал. С кубанской ордой регулярно секлись и татар тоже при случае донимали. А мне того и надо. В Поволжье погулял. Там места хорошие. Как Царицынскую линию провели, стали мужики садиться на землю. А до того одно Дикое поле. Кто кого первым заметит и зарубит.

— А к Ибрагиму как попал?

— Да сманили робяты меня Сибирь посмотреть. До Иртыша дошли, мехов у бухарских купцов награбили. — Это он сказал как о деле обычном, ничуть не отрицательном. Пустяки, дело житейское. Что те караванщики явно не рвались добром делиться с неизвестно откуда взявшимися вооруженными людьми, и скорее всего их прикончили, его не трогало. — На обратной дороге и влетели на башкир. Они вроде в российском подданстве, да те еще разбойники. Не повезло. Всех, почитай, побили, одного меня почему-то бросили еле живого. Наверное, за мертвого приняли. А тут купцы ехали. Подобрали, вылечили.

Возможно, обратился правильно да про Аллаха помянул, а то бы добили, перевел я без промедления. Понятно, не рассказывает некоторых подробностей.

— Я не раб был, — заявил сердито. — Стал бы подчиняться! Убег бы сразу, как на ноги встал, тем более в Москве. Нет. Они ко мне отнеслись по-человечески, а должок отдавать положено. Не завались ты к Ибрагиму — месяца через три все одно бы расстались.

В очередной раз тебя накололи, Миша, подумал я весело, чокаясь. В голове слегка шумело. Пора заканчивать посиделки и спать. Широкий жест Ибрагим сделал. Фактически в дурака превратил. Все равно бы Керим у него не задержался. Так якобы отдал — потом благодарности захочет. Еще бумагу оформляли, смех один.

— Уйдешь? — спросил вслух.

— Зачем? Я же говорил: дома нет, родичей тоже, добра не нажил. Пока не обижаешь, — это с ухмылкой, — погодю. А то надоело мотаться.

— И долго ты за зипунами бегал?

— Лет пятнадцать, — подумав, ответил Керим. — Чуток больше. А что?

Значит, действительно где-то за тридцать — тридцать пять или около того. Хотя ведь сам не в курсе, сколько лет. Полжизни с саблей в руке. Кровищи на нем… Куда там сегодняшним недоумкам. Но ведь не против, а за меня. Выходит, все к лучшему.

— Пытаюсь возраст твой посчитать.

— Каждый живет как Бог даст. Кому в младенчестве предписано умереть. Другой живет до старости. Уж и сам не рад, а все скрипит.

— Минуточку, а ты, собственно, в какого веришь?

— Ну, — закатывая глаза, произнес Керим, — чему в детстве учили, не помню. Токмо если из немцев — наверное, в лютеранство крещен. На Тамани вроде как мусульманином считался. Мечетей у нас не имелось, а Коран по-арабски написан. Я многие наречия знаю, но не язык Мухаммеда. Мы больше по обычаям старинным, по адатам жили. Без книжных премудростей.