Мошенники времени - Роберт Линн Асприн

«Это было давно, Скитер, очень давно. Ты больше не чей-то „богда“».

И это, пожалуй, было лучше всего. До тех пор, пока он играет в свои плутовские игры, развлекается теми штучками, которым научило его жестокое детство. Скитер Джексон никогда не будет чьим-то духом-во-плоти, одиноким, бессловесным — бессловесной жертвой, не имеющей права ответить, когда другие мальчишки дразнили его, — ну разумеется, ведь божеству не положено скандалить, как бы его ни провоцировали на это. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как набраться терпения и оставаться жертвой — или стянуть что-нибудь из вещей одних своих мучителей и подложить их к вещам других. В этой игре он преуспел, со мстительным наслаждением наблюдая за результатами.

Все это относилось к тем вещам, которые мало кто может понять из других людей, и Скитер скорее умер бы, чем признался в этом даже тому, кто дошел до этого своим умом.

Порой он думал, не мучают ли его друга Маркуса воспоминания еще страшнее его собственных. Проведя в Риме две недели, он убедился в этом воочию. Понаглядевшись того, что творится на улицах, он специально попросил Агнес отвести его на невольничий рынок. То, что он там увидел… что ж, если раньше Скитера и могли терзать слабые угрызения совести, то, что он там увидел, избавило его от всяких сомнений.

Сколько бы он ни украл у любого богатого римского ублюдка, тот все равно еще и не того заслуживал. Он заслуживал гораздо большего. Чем больше, тем лучше. Вот когда слова Маркуса — когда он сравнил его с Голди Морран — были абсолютно справедливы. Порок здесь был возведен на шокирующую высоту. По сравнению со здешними профессионалами порока Скитер — прямо-таки святой. Полуприкрыв глаза, он смотрел на бесконечные дефиле богатых, надменных римлян в шикарных портшезах и вспоминал свирепые ледяные ветры, задувавшие в степях, где он вырос.

Еще он вспоминал блики зимнего солнца на клинках и тысячи способов лишения человека жизни, которым вырастившие его люди обучают своих детей. И, вспоминая это, Скитер продолжал видеть, как измываются богатые римляне над беспомощной беднотой, остро сожалея, что не может свести этих людей лицом к лицу — римлян и монголов-якка, клинок против клинка.

Поскольку возможность такого поединка представлялась маловероятной, он назначил себя полномочным представителем рода Якка в этом городе мрамора, денег и нищеты. Ему не терпелось приступить к избавлению римлян от серьезных сумм золота, заработанного на крови, — несколько случайных кошельков не в счет; так, разминка для пальцев. Долгожданный шанс наступил утром последнего дня их пребывания в Риме. Весь их заезд в полном составе вышел из гостиницы еще на рассвете.

— Все становитесь в свои группы! — командовала Агнес, и эхом ей отзывались гиды остальных групп и даже несколько добровольцев, подрядившихся проводить желающих в места, находящиеся в стороне от основного маршрута, и благополучно вернуть их обратно. Поскольку Скитер стоял рядом с Агнес, он слушал только ее указания. — Наши места будут в верхнем ярусе, отведенном рабам и иностранцам. Проверьте, захватили ли вы мелочь на билеты, и не забудьте цветные платки, чтобы подбадривать ту колесницу, за которую будете болеть. Бои гладиаторов начнутся не раньше полудня, сразу по окончании бегов…

Скитер слушал вполуха. Он обдумывал свой план и еще раз припоминал инструкции Маркуса. Кошелек его был наполнен наполовину — в основном унциями (один асе — фунт меди — делился на двенадцать унций, если верить Агнес, первых монет, отчеканенных римлянами). К ним примешивалось некоторое количество серебряных денариев и сестерциев, что в сочетании с несколькими брошенными сверху золотыми ауриями придавало содержимому кошелька вполне солидный вид. Агнес снабдила его и серебром, и золотом, чтобы он — если верить его собственному объяснению — производил благоприятное впечатление на местных купцов. Так, дескать, они вряд ли посмеют надуть его.

— Пойми, Агнес, я не хочу, чтобы они считали меня провинциальным увальнем, недостойным того, чтобы тратить на него время.

Интересно, подумал он, как долго она сможет еще выносить зрелище того, что римляне проделывают с неримлянами. Двух недель хватило ему по горло, даже без гладиаторских поединков, а ведь он пять лет провел в юртах рода Якка.

— Скитер!

Он поднял глаза и увидел адресованную ему нежную улыбку Агнес.

— Да?

— Готов?

— Всегда готов!

Улыбка ее была столь очаровательна, что он не удержался и поцеловал ее, завоевав восторженные вопли и свист зрителей. Она покраснела до корней своих каштановых волос.

— Ладно, все готовы? Тогда пошли!

Скитер беззаботно потянулся за Агнес вместе с первой группой. От гостиницы, которой «Путешествия во времени» владела на Авентинском холме, двинулись они узкими, извилистыми улочками через многолюдный, шумный Рим. День Игр! Это висело в воздухе, и Скитер безошибочно распознавал охватившее весь город напряжение, так отличающее это утро от всех предыдущих дней. Он сбавил ход, отставая от Агнес. Туристы, нетерпеливо ожидавшие своих первых — и для большинства единственных — настоящих римских развлечений, толкаясь, спешили вперед. Никто из них даже не оглянулся. Скитер ухмыльнулся, потом незаметно скользнул в сторону от группы и направился в Большой Цирк по другому, подсказанному ему Маркусом две недели назад маршруту.

Он знал, что нужный ему вход находится где-то у ворот на арену в милю длиной. Несмотря на ранний час, лавочки, предлагавшие снедь, вино, памятные кружки с изображениями колесниц, корзинки и подушечки для сидения, были уже открыты, и торговля кипела вовсю. Утренний воздух казался чистым и золотым в рассветных лучах, окрасивших горячее латинское небо. Аромат жарящихся бобов с колбасой смешивался с вонью зверей в клетках, запахом вина и пота от нескольких тысяч мужчин и женщин, торопившихся ко входам в Цирк. Еще бойчее шли дела у нескольких букмекерских будок, при виде чего рот у Скитера наполнился слюной от возбуждения.

«Есугэй, твой бродячий „богда“ попал наконец в настоящий рай!»

Впрочем, извилистые улицы сбивали его с толку, да и входы в Цирк, похоже, тоже. Арок, ведущих в огромный Цирк, оказалось гораздо больше, чем он ожидал. И толпы валили в каждую из них. Черт, которую имел в виду Маркус? Он прошел весь фасад до спрямленного торца Цирка, до зловонного Тибра — тот нес свои мутные воды мимо въездных ворот и двух небольших храмов, знакомых ему по фотографиям. Визг запертых в клетки львов и леопардов и ржание зебр больно били Скитера по барабанным перепонкам. Обнаженные по пояс мужчины сгружали клетки с пришвартованных к пристани барж на берег. Пугливые лошади рвали поводья из рук владельцев; рабы в железных ошейниках катили маленькие, похожие на чайные чашки колесницы из дерева и ивовой лозы к месту старта первого заезда. Мужчины и мальчишки — судя по цвету туник, возницы — стояли кучкой в стороне и, похоже, с полной серьезностью обсуждали стратегию предстоящей гонки.

«Ладно, — решил Скитер. — Выберу вход, ближний ко всему этому безобразию, и буду надеяться на удачу. Похоже, Маркус имел в виду именно это».