Она и все остальное. Роман о любви и не только - Даниил Гранин

Магда устало потянулась.

– Мне этих историй хватает в телевизоре.

– …Для Клауса самое мучительное было то, что он предавал своего друга Оппенгеймера, – упрямо продолжал Антон. – Тот ведь за него поручился… Помог устроиться. Клаус рисковал жизнью и ставил под удар Оппен…

Магда заявила, что уходит к себе в номер.

– Как тебе не стыдно! Я, значит, должен дочитать твоего Шпеера, а ты…

– Сравнил.

– Вот именно, я хотел сравнить… Шпеер – нацист, сукин сын, а Фукс – это истинный подвиг таланта.

– Всё, я ухожу.

Повернулась и пошла к лифту.

За соседним столиком засмеялись. Там сидели двое мужчин и женщина. На столе стояли бутылки пива. Мужчины, улыбаясь Антону, подняли свои бокалы.

– Смешно? – спросил Антон. – Ничего смешного. Что вы знаете про Клауса Фукса? Ничего. А он четырнадцать лет отсидел. За то, что помог России. И хоть бы спасибо получил. Бесчувственные вы все, стыдно.

– Оставь нас, парень, – сказал молодой немец в модном серебристом пиджаке. – Соблюдай себя. Не нарывайся.

– Ему памятник надо поставить!

– Ну и ставь.

– Пьянь, – сказал другой, постарше, в очках.

– Что за народ, – возмутилась женщина. – Уходите.

– Нет, вы послушайте. Фукс спас Россию. Нам бы несдобровать. Как же можно так? И нам, и вам несдобровать.

Мужчины поднялись, взяли Антона под руки, потащили через холл к выходу.

– Иди-иди, мы заплатим, – успокоил его тот, кто постарше.

Они довели его до выхода, передали швейцарам, те вывели на улицу.

Утром перед работой Антон заехал в гостиницу. Магда не сразу открыла дверь. Она была в халатике.

– Прости меня, – сказал Антон.

Она впустила его, села в кресло, поджав босые ноги.

– Подвиг Фукса не давал мне покоя, – сказал Антон, – всё хотелось привести его в пример в противовес твоему Шпееру. Я думал, что тебе интересно сравнить…

– Нет, мне не интересно, – сказала Магда.

– Почему?

– С Фуксом мне всё ясно, как дважды два. Без проблем. Коммунист. Они фанаты.

– Мне со Шпеером тоже всё ясно – нацист.

– Да, тут мы расходимся.

– Ни за что! С какой стати! Чтобы из-за этой политики, да Фукс с ней, я тебе их всех уступаю.

Примирились, всё как будто уладилось, но какая-то трещинка осталась.

«Пишет она что-то о дяде, о Шпеере, вот и ладно, – думал он. – Это всегда поглощает. У человека должно быть что-то, кроме работы, кроме семьи, что-то своё, самое сокровенное, пища для души, у неё такое есть. И это стоит публиковать».

* * *

«Надо было хотя бы посочувствовать ей. Всё же он сухарь, давно заметил, что сухарь, и всё чаще бывает сухарём, продукт чёрствого, холодного постсоветского общества, у нас кончилось милосердие, началось обогащение. Технари».

Когда она рассказывала про того лейтенанта, она дотронулась до его руки, рука её была горячей, кажется, это её манера – касаться рукой собеседника. Ещё у неё привычка встряхивать головой, откидывая волосы так, чтобы видеть собеседника или чтобы он видел её, а потом волосы опять непослушно спадают, затеняя лицо.

Сказать бы ей: «Честно говоря, ведь неизвестно, какая бы ты получилась от другого отца, кто знает». Или так: «Я разучился роптать на судьбу, и тебе не советую, мы не знаем, кто ею ведает, мы верим только в то, что видим, а ведь существует другой – невидимый и неслышный мир». Она, конечно, скажет, что у меня на всё есть теории, я не могу себе представить, каково быть навсегда связанным таким происхождением.

* * *

История атомной бомбы занимала их всех со студенческих лет. Тогда в Ленинград приехал Роберт Юнг, американский журналист, автор бестселлера «Ярче тысячи солнц», книги по истории атомной бомбы. Вышла она в русском переводе тиражом более ста тысяч экземпляров. Была мгновенно раскуплена. В Ленинграде с Юнгом устроили встречу. Антон пробился в зал университета на его лекцию, сидел на полу, мест не было. Юнг рассказывал подробности об американских, немецких и советских физиках. Тогда впервые прозвучали фамилии осведомителей, а проще – агентов – Розенберг и Клаус Фукс. После лекции Антон с приятелями уговорили Юнга зайти в ресторан и там допоздна расспрашивали его. Юнг даже надписал Антону на память свою книгу. Юнг рассказывал про физиков трёх стран, как они по-разному относились к своей работе, как отзывалась на это их совесть, про их страхи и сомнения. Антона поразила история физика Ханса Бете. Этого великого учёного выгнали из немецкого университета, поскольку мать его была еврейкой, это было не удивительно, другое запомнилось Антону – то, как Бете предложили участвовать в создании термоядерной бомбы, и как он не согласился. Было и лестно участвовать в этой работе, и ужасно. Потом не вытерпел, согласился, потом опять отказался. Так было несколько раз. Это была схватка любознательности учёного с совестью. Редкая в войну в том расколотом мире. Бете – талантливый физик. Его одни уговаривают участвовать в работах по бомбе, другие отговаривают. Он ездит советоваться к приятелям. «На Бете не действуют денежные соблазны», – пишет Юнг. Привлекает работа вместе с Ферми, Гаммовым. «И всё же Ханс колеблется» (Юнг).

Впервые Антон узнал, что были физики – пленники своей совести. Впервые он подумал, были ли какие-либо колебания у советских атомщиков. Судя по рассказам Юнга – вряд ли. И Антон тоже не мог представить себе, что у кого-то из них появились сомнения. Наоборот, в тот вечер Антон и его друзья признались Юнгу в своей мечте стать атомщиками и посвятить себя самой главной специальности тех лет. Юнг спросил: «Зачем?» Кажется, они тогда удивились такому вопросу. Они преклонялись перед советскими физиками, которые обеспечили человечеству паритет и ни много ни мало – гарантию от ядерного самоубийства.

Война тасовала одну судьбу за другой, думал Антон. Сперва Штейнберг делал бомбу для Гитлера, потом, в Сухуми, – для Сталина. Шпеер начал служить Гитлеру, влекомый призванием архитектора, а затем охотно перешёл в кабинет министра вооружения. Судя по мемуарам, он не возражал фюреру. Служил ему верой и правдой. Гитлер ссорился со своими генералами, не ладил со штабом, а со Шпеером ладил. Начались неудачи, становилось ясно, что война идёт к поражению Германии. Ничто не могло поколебать Шпеера, он всё так же видел в Гитлере как бы предначертанность свыше.

Шпеер в книге привёл эпизод, когда под конец войны вдруг появилась надежда на успех. К Шпееру обратился Геринг, нельзя ли помочь немецким физикам, они работают над атомной бомбой, им не хватает только урана и «тяжёлой воды»… Немцы раньше американцев и русских взялись за проблему атомной бомбы. Есть надежда на успех. Специалистов тоже недостаёт. Шпеер проконсультировался с Гейзенбергом. Ведущий физик, нобелевский лауреат разъяснил Шпееру силу нового оружия. Шпеер воодушевился, специалистов-физиков отозвали из вермахта. К 1944 году, обеспечивая заказы проекта, они уверены, что обогнали всех. И вдруг что-то у них заело… Что-то найти не могут.