Преступно счастливая - Галина Владимировна Романова

— Видела.

— Ну… Через месячишко, думаю, надо будет наведаться к ней в гости. Расписочку аннулировать. Ага? — Заученным движением он стащил с нее кофточку и принялся путаться в застежках на юбке.

— Все как всегда.

Мила закрыла глаза. Она млела, когда Сережа ее раздевал. Именно так вот — грубо, неумело, когда пуговицы отрывались, а материя трещала. Иногда нарочно надевала платья и брюки со сложными застежками, чтобы он распалялся и нервно с нее все срывал.

Он был грубым и необузданным. А она податливой и слабой. Как в ее любимом кино! Душа и тело млели! Мечты сбываются…

— А чего через месяц? Чего так рано, Сережа? У нас год в запасе.

Она мягко отстранила его руку и отцепила крючок на юбке. Юбка была любимой. Дорогой! По ошибке надела, когда к Машке отправилась. Но та, кажется, даже внимания не обратила на эту деталь. Сочувственно качнула головой, рассматривая ее стоптанные старенькие сапожки и вытершийся на молниях пуховик. А вот юбку-то проглядела. И блузку, которую ей Сережа из Германии привез год назад. Не рассмотрела Машка, что под пуховиком на подруге было надето. Упивалась собственным благородством. Даже в макушку поцеловала, так ее разобрало.

— Малыш, ты же знаешь, я не люблю затягивать.

Он вытер о ее плечо вспотевший лоб, швырнул ее на диван, на подушки, навис сверху — крепкий, жадный, агрессивный — мужчина ее мечты.

А Машка еще смела утверждать, что Сережа лузер! Что сопьется и пропадет. И она вместе с ним. Дура, ха-ха!

— Через месяц, детка, — захрипел Сережа, наваливаясь сверху. — Через месяц, и не днем позже.

Она зажмурилась и прошептала:

— Я все сделаю, как ты скажешь, милый. Все решу. Не впервые…

— Богдан твой где?

Отец глянул на Ирину строго, но не зло, и она чуть расслабилась.

Когда отец затрагивал тему Богдана, она всегда нервничала. Ждала какого-нибудь подвоха или выговора. Он вроде и не был против их отношений, но каждый раз к чему-нибудь да придирался. То не так тот руку ей подал, то глянул неправильно, то улыбался на ее шутки скупо. Даже мама, никогда не влезающая в отношения отца и дочери, однажды не выдержала.

— Иван, ну вообще! — И мать покрутила изящным пальчиком возле виска, активно листая при этом модный журнал и не поднимая глаз от страниц. — Ты говори, да не заговаривайся! Богдан — это не ручная собачонка нашей дочери, если ты еще не понял. Это ее парень. Ее возлюбленный, если угодно.

— Он еще и мой подчиненный, — нехотя возразил отец.

С женой спорить он не любил. Она всегда оказывалась права. Даже когда бывала не права, она находила такие доводы, что он с ней не мог не согласиться. Все выглядело так логично.

— Вот и оставил бы его в своих подчиненных, — вяло подергала плечами мама, страницы все шелестели. — Зачем свел его с Иркой?

— Ну… Он перспективный, умный, симпатичный. Ирке понравился с первого взгляда.

— Вот! — Изящный пальчик нацелился Ивану в лоб. — Вот! И не лезь поэтому туда, куда тебе вход заказан.

— Чего это? — злился отец уже скорее не на ее слова, а на то, что она даже не смотрит на него, по-прежнему глядит в журнал. — Она моя дочь!

— И по этой причине тоже. — Мама подняла взгляд от страницы, холодно посмотрела. — В твоей клетке достаточно одной птички — меня. Ирку туда посадить не позволю, Ваня. И вот что…

Ее пальчик потыкал в разверзнутые на середине страницы:

— Хочу это, вот это и вот это. И это дорого. Жутко дорого!

И вызывающий взгляд, и насмешливая улыбка. А как-то Ваня отнесется к грядущим затратам? Ваня не возражал. Брал ее за руку и уводил куда-нибудь подальше от Ирины. Тема Богдана благополучно забывалась. До следующего удобного для отца момента.

Сейчас как раз был тот самый удобный момент. Да еще мамы не было поблизости. Да днем на фирме кто-то невероятно отца взвинтил. Он приехал уже взбешенным. А тут Богдан так удачно запаздывал.

— Так где твой Богдан, Ирина?! — Отец заметно завелся. — Ужин у нас в восемь! Всегда в восемь, Ирина! Сейчас который час, дочка?

— Половина девятого.

Она беспечно улыбнулась, хотя, видит бог, далось ей это с великим трудом.

— Половина! Девятого! — повысил голос отец. — А он где?! Его что, ждать надо?! Он кто такой вообще?! Чего о себе возомнил?!

— Пап, он мой парень. Это я так, просто чтобы напомнить. И ждать его необходимости нет.

Она отвернулась от отца и закатила глаза, мысленно ругая и отца, и Богдана. Потом решила чуть приврать. Так, для пользы дела.

— И он звонил и предупреждал, что задержится. Давно могли бы сесть за стол. Без него. Проблем нет. Другой вопрос, что мама еще не вернулась. Без нее-то мы не станем ужинать, так?

Отец промолчал. Он не мог сказать дочери, что за последний час звонил своей жене трижды. И она трижды отклонила звонок. О причинах он даже догадываться не хотел. И еще он не мог в присутствии дочери нервничать по этому поводу. А нервничать мог, скажем, из-за того, что ее жених опаздывает.

— Без мамы за стол не сядем, конечно, — пробубнил Сячин Иван Николаевич.

Подошел к дочери со спины, обхватил за плечи, поцеловал в макушку:

— Извини. Нервы, Ириша… Извини…

— Ладно, пап, нормально все.

Она похлопала ладошкой по его руке, потерлась о нее щекой, в горле сразу предательски защекотало. Она всегда испытывала щемящую жалость к отцу, когда он выглядел растерянным. Он ведь не имел права быть слабым и подавленным. Он — хозяин солидной преуспевающей фирмы, мощный, красивый мужик — не имел права на слабость. А он ее иногда не мог скрыть. И Ирина его в такие минуты жалела. И это ей, если честно, не очень-то нравилось. Слабость отца делала уязвимой и ее, и маму. Делала уязвимой их семью. А это плохо.

Дверь столовой за их спинами громко хлопнула. Они обернулись. На пороге стояла мама. Высокая, тоненькая, невероятно привлекательная в дорогих нарядных одеждах. Она виновато улыбнулась мужу и дочери. Пригладила растрепавшиеся белокурые волосы. Шагнула к столу. Заговорила быстро-быстро:

— Простите, ради бога! На дорогах жуткие пробки… Да еще телефон забыла в салоне, пришлось за ним возвращаться. Иван, ты ведь звонил мне несколько раз? Девочки сказали, что им пришлось сбрасывать звонки. Такое недоразумение. Извини!

Ее рука, мгновенно взлетевшая к груди, странно подрагивала. Или это Ирине только показалось? Ей вообще в последнее время стало много чего казаться. Много незнакомого, что происходило с матерью. Какие-то новые привычки, слова, манеры. Странно незнакомо, непривычно, а оттого неприятно.

— Давайте ужинать, а, семья?

Мама быстро разделась в прихожей, вымыла руки и скользнула за стол на привычное место, схватила салфетку, тряхнула ею, расправляя. Оперлась ребром ладони о край стола. Глянула на дочь требовательно: