Маленький парашютист - Татьяна Чекасина

– Лёшка, я не пойду. Я не хочу идти, ты иди один.

Аля Решетникова догадалась: важные слова. Из антибиотиков в домашней аптечке был только пенициллин. Больной покорно выпил, уснул. Утром был вялым, но температура упала. Аля осмотрела руку: хоть бы гангрена не началась! Уходя на работу, решила, что купит фурацилиновую мазь, помогающую при таких травмах. Он снова дал денег (и на лекарство), но предупредил, чтоб в ближайшие аптеки не совалась. Съездила в центр. На остальные деньги взяла еды. Он лежал. К вечеру температура – снова. По телевизору вдвоём смотрели детектив. Позвонила жена брата. Набивалась в гости показать новое синее платье. Купила на вещевом рынке. Решетникова и сама мечтала о таком. Сказала, мол, гриппом заболела, как бы потом на их ребёночка не перекинулась инфекция. В жару всегда простываешь – балкон настежь…

Утром был ожидаемый звонок. Мать после инсульта ослепла, плохо говорила и ходила под себя. Временно удалось её пристроить в больницу через двоюродную тётку, работавшую там медсестрой. Тётя сказала, что больную пора забирать. Аля опять соврала: лежит сама с температурой. «Что у тебя, брата нет, пусть невестка покрутится хоть денёк!» Кое-как уговорила повременить с выпиской. Насчёт жены брата («хоть денёк») – нереально: ребёнок родился, и ещё одну кровать у них ставить некуда. Аля посмотрела на мужчину, сидевшего перед ней у телевизора, и поняла, что не хочет она забирать маму из больницы с проспекта Ударников труда.

На третий день больному стало значительно лучше. Лицо покрылось щетиной. Аля предложила бритву умершего отца. Но мужчина отказался, мол, у него есть своя бритва в сумке, но бриться не будет. Он повеселел. Снова ужинали вместе. Перед сном он сказал, что хочет вымыться, чтоб налила ванну. Руку нельзя мочить, будет держать над водой, сможет вымыться одной правой. Аля сделала, как просил. Дала запасную губку. Он сказал, что на всякий случай дверь оставит открытой. Пистолет взял с собой, положив на стул. Был плеск, потом воду открыли для стока.

– Эй, иди сюда, – услышала Решетникова.

Мужчина сидел в ванне, из которой сливалась вода. Больную руку он свесил за борт, другой прикрывался.

– Возьми-ка душ и поокатывай меня осторожно, чтоб руку не забрызгать.

Так они с матерью мыли отца, изношенного болезнью, похожего на ребенка. Это был единственный мужчина, которого Аля видела не по телевизору голым, и то не целиком. Бывший любовник Пашка Груздев не раздевался, боясь неурочного возвращения своих родителей. Она полила на спину, на грудь. Мужчина сказал, что, пожалуй, он поднимется. Встал к ней боком, прикрываясь. Она добросовестно окатывала его столько, сколько хотел, боясь лишь: заметит он её особую улыбку.

– Теперь выйди.

Вышла. Он ещё побыл в ванной, тихо засвистел знакомую песенку: «Мы вдвоём теперь! Мы вдвоём…» Её губы сами сложились, будто тоже для свиста. Вымытый мужчина обвернул бёдра полотенцем. Выстиранные им самим трусы и носки (дорогие, купленные в фирменных магазинах) повесил сушить. Она отметила с досадой, что больную руку он зря натрудил стиркой. Конечно, травма не на кисти, а на предплечье, но лучше бы она сама выстирала в стиральной машинке «малютка» его вещи со своими вещами. Из спортивной сумки, которую он держал постоянно при себе, как и пистолет, достал майку, рубашку. Велел «провести утюгом», что и сделала она старательно. Не видела таких вещей близко – только в витринах, по телевизору.

В субботу зашла соседка-пенсионерка, просила на всякий случай номер телефона.

– …а боюсь, так как живу одна. А вы не запишете мой? Что, не желаете? Эх, молодо-зелено… А ведь милиция считает, что в нашем доме прячется преступник. Не слышали? Весь двор судачит. Тот, что милиционера у сберкассы убил. Передавали приметы… Вы включите телевизор, может, и теперь… Это всё видела соседка из тридцатой квартиры. Средь бела дня!

– Так эта соседка сообщила, раз видела?

– Не только! Её допросили как свидетеля этой пальбы! Она, как раз, сидела на лавочке в скверике. Мы там теперь сидим с тех пор, как нашу лавочку, ту, что была у подъезда, сломали. Если что, буду звонить. И вы в случае чего звоните, телефон ставлю на ночь у изголовья.

Соседка ушла. Решетникова выпустила мужчину из шкафа. Он сразу – к телевизору. По местному кабельному телевидению долго не передавали никаких объявлений: шёл в записи концерт группы «Куин». Когда Фредди появился в женском платье, Решетниковский постоялец сказал:

– Вот кого не понимаю, так гомиков.

Наконец, пошли «Криминальные новости»: «Разыскивается опасный преступник: рост сто восемьдесят два, волосы русые, атлетического телосложения, на вид тридцать – тридцать пять лет, одет в коричневую кожаную куртку, джинсы, белые кроссовки; у него имеется спортивная сумка чёрного цвета. Вооружен пистолетом “ТТ”. Просьба…» Выключили телевизор. Молча поужинали. На ночь снова – пенициллин, анальгин. Сказал – заболело опять.

Утром заехал брат (каждый раз заезжает, когда дежурит в воскресенье). Удивлялся, отчего Аля не забрала мать, ещё в пятницу надо было, тётя и ему звонила. Маму теперь в коридоре держат, ухода – ноль. Аля угощала брата на кухне большим капустным пирогом, только испечённым. Съев половину, он немного успокоился, мол, понимает, до чего Але тяжело пришлось с родителями. Отцу заслуженного МВД дали, а помощи никакой не было. Теперь – с мамой. Вроде как пожалел.

– Да, кстати, ты не слышала, налётчика на сберкассу ищем? Теперь вряд ли найдем. Его подельник вчера умер, и концов никаких. Отпечатков в картотеке нет. Наверное, гастролёры. Жаль Карганова, погибнуть на первом своём дежурстве… Ну, я пошёл.

Мужчина вылез из шкафа, где прятался со всем своим имуществом и в кроссовках. Аля закрывала дверцу на ключ, чтоб случайно не отошла. Доев остальную часть пирога, он похвалил, мол, вкусный пирог…

– А в каком звании твой братик? – спросил с весёлым лицом.

– В лейтенантском, – она глядела в это лицо, не отрываясь.

На ночь он опять решил вымыться. И она снова окатывала его душем, а он прикрывался рукой. Чувствовал он себя хорошо, был нервным. Она это поняла ещё в ванной: посмотрел на неё через плечо, широкое, загорелое, гладкое, а вот грудь и ноги волосатые. Стараясь не разглядывать, поливала, желая никогда не останавливаться… Среди ночи её позвали по имени, и она проснулась. Свет горел над диваном. Аля, спавшая на маминой кровати, надев не только ночную рубашку, но и халат (похолодало), повернула голову на подушке и увидела мужчину, сидевшего на краю дивана в белых трусах с синими корабликами.

– Не могу спать.

– Рука болит?

– Немного. Сегодня лучше.

– А…что?

– Мне холодно, – пожаловался он.

– Я ещё дам одно одеяло, – поднялась она, пошла к шкафу.

Дождь хлынул на балкон. Мужчина остановил ее, руки положил на талию, притянул к себе, заставил лечь рядом. Они укрылись вместе. Она прекратила спать на маминой кровати.

Всё шло спокойно, тихо. У него немного отросла борода. С руки Аля сняла бинты. По краям раны образовались наросты, это был свежий шрам. Решетникова разглядела одна, он боялся смотреть. Оставила только бактерицидный пластырь.