Дом за порогом. Время призраков - Диана Уинн Джонс

Зов Границы я ощутил всего через три дня. Это было неожиданно. Не знал, что срок будет настолько недолгим. К этому времени я вместе с племенем, куда попал, откочевал довольно далеко на юг. Они собирались идти к самому морю, и мне туда тоже хотелось. Хотите верьте, хотите нет, а моря я до тех пор ни разу не видел. И очень огорчился, когда тяга и тоска в горле начались так рано.

Но я к этому времени был уже стреляный воробей. Я решил, что перетерплю тягу и побуду здесь, сколько удастся, чтобы попасть в шахтерский мир как можно позже. Поэтому я стиснул зубы и сидел на коне, которого мне дали, и рысил на юг.

И вдруг та же тяга и та же жажда напали на меня совсем с другой стороны – примерно оттуда же, куда мы ехали. Я так растерялся, что упал с коня. Пока я сидел на траве, закрыв голову руками, и ждал, когда все племя проскачет мимо, чтобы встать, – если елозить, когда угодил в табун лошадей, того и гляди, получишь копытом по голове, – началась вторая часть зова, то самое «Скорее, скорее, опоздаешь!». Когда зов исходит с новой стороны, он всегда сильнее и ощущается раньше. И когда он исходит с Границы рандомов, он тоже сильнее. Почему, я не знаю. А тогда зов был такой сильный, что я понял, что больше ждать не могу. Я встал и побежал.

Племя, конечно, кричало мне вслед. Они пугаются, когда кто-то уходит один, хотя с ними никогда ничего плохого не случалось. Но я не обращал на них внимания, и госпожи Предводительницы при них не было – вождем у них считалась сонная девица, которой на все было наплевать, – поэтому гнаться за мной не стали. Перевалив за ближайший холм, я перестал бежать и перешел на шаг. К этому времени я уже понял, что «Скорее, скорее!» нужно только для того, чтобы я пошевеливался. И ничего особенного не значит.

И очень хорошо, что ничего особенного не значит. Я добирался до Границы весь день и всю ночь, а увидел ее, когда солнце непривычного цвета стояло в небе уже два часа. Это была другая Граница. Она была отмечена кружком из камней.

Я некоторое время разглядывал ее, пока спускался к ней в долину. Камни были очень большие. Трудно было представить себе, чтобы у волосатых скотоводов нашлись силы их водрузить. Разве что, конечно, это сделали Они. Я вгляделся еще – и увидел новый знак, вырезанный на ближайшем валуне повыше моей головы.

– Интересно, что это значит, – сказал я.

Но я пробыл в дороге очень долго, и тянуло меня так сильно, что было не вытерпеть. Я бросил задаваться вопросами и шагнул в круг.

Дерг – и я тону в океане.

Да, я наконец увидел море – изнутри. То есть я пробыл внутри моря минут, наверное, пять, а потом, вопя, брыкаясь и захлебываясь, вынырнул на поверхность и выкашлял целую струю жгучей соленой воды, но кашлял, оказывается, зря, потому что тут же меня накрыла огромная тяжелая волна, которая ударила меня прямо в лицо – бам! – и снова загнала под воду. Я вынырнул обратно очень быстро. Мне было наплевать, что скитальца ничего не может остановить. Я в это не верил. Я тонул.

Не верьте, когда вам говорят, мол, вся жизнь пробегает перед глазами. В такие минуты не до воспоминаний. Все время и силы уходят на то, чтобы лупить руками по воде и визжать: «Помогите!», ни к кому и ни к чему не обращаясь. Ты очень занят тем, чтобы удержаться на плаву. Плавать я в принципе не умел. Так что просто скакал в воде вверх-вниз стоймя, как оголтелый, и вода, уходившая вниз на бессчетные мили, выгибалась и дыбилась, будто бешеная лягушка, и это помогало мне держаться. А еще она крутила меня по кругу. Со всех сторон была вода, окаймленная небом. Нигде ничего, только слепящие блики на воде с одного боку и вздымающиеся серые волны на воде – с другого.

Вот тогда я впал в настоящую панику. Я прыгал и визжал как безумный. И вот что удивительно: мне, кажется, кто-то ответил. Миг – и мимо проехал какой-то черный утес, и оттуда кто-то окликнул меня – совершенно точно! В море передо мной плюхнулось что-то вроде обтрепанной веревки. Я потянулся к ней обеими руками – и от этого снова ушел под воду, однако веревку поймал. Так меня и вытянули – вопящего, дрожащего, просоленного, – и по пути меня все время стукало о бок этого нежданного черного утеса.

Это было все равно как взбираться по гигантской терке – сплошные ракушки-прилипалы. Я оставил на них довольно много кожи, а потом еще немножко, когда меня перетаскивали через борт. Помню, как я понял, что это корабль, и потом посмотрел, кто же меня спас. И наверное, потерял сознание. Так или иначе, я больше ничего не помню до тех пор, пока не обнаружил, что лежу на заплесневелой постели под сырым одеялом и думаю: «Не может такого быть! Меня вытащила из моря стая обезьян!» Однако именно это я вроде бы и видел. Я знал это, хотя глаз пока не открывал. Я видел тощие костлявые волосатые руки и заросшие лица с умными обезьяньими глазами и слышал, как они что-то тараторят. Наверное, так и есть, думал я. Я попал в мир, где всем правят обезьяны.

Тут кто-то схватил меня за голову и чуть не удушил, залив мне в рот какое-то адское пламя. Я опять закашлялся, и надолго. Потом осторожно открыл один слезящийся глаз и поглядел на обезьяну, которая это со мной проделала.

Это был мужчина-обезьяна. У меня немного отлегло от сердца, хотя выглядел он, конечно, жутко. Лицо у него было большое и квадратное. То есть те его участки, которые я разглядел, – остальное сплошь поросло огромной черной бородой. Щеки – та их часть, которая виднелась над бородой, – были такие впалые, будто он их нарочно втягивал, – а глаза до того глубоко ушли в череп, что брови росли уже внутри глазниц. И шевелюра под стать бороде, точь-в-точь грачиное гнездо. Все остальное было на вид привычнее, потому что до подбородка обезьяна была закутана в просторный темно-синий бушлат с пятнами плесени. Но возможно, только на вид. Рука, которую он протянул ко мне – с зажатой в ней бутылкой, чтобы я подавился очередным глотком адского пламени, – была как у скелета.

Я вскочил и отпрянул от бутылки:

– Спасибо, не надо, у меня уже все хорошо!

Он оскалил на меня зубы. Это он улыбался.

– А, зна-ачит, мы понима-аем дройгдройга! – Вот так приблизительно он и говорил.

Я-то уже побывал везде и раз двадцать приноравливался к чужим акцентам, но родным языком всегда считал английский. Для него английский явно был не родной. Но кажется, я попал в мир, где хоть кто-то на нем разговаривает.

– Вы кто? – спросил я.

Он посмотрел на меня с укором. Зря я так прямо спросил.

– Мы все-егда не спускаем гла-аз с меер… – Нет, не могу больше передавать его манеру говорить. – Мы всегда следим за морем в окрестностях Границы – вдруг заметим за бортом граничного скитальца. Большая удача для тебя!

Я посмотрел ему прямо в огромное изможденное лицо.

– Вы тоже?.. Здесь нас тоже называют граничными скитальцами?

– Такое имя дано нам всем изначально, – грустно ответил он.

– Ой. – Я оторопел. – А я считал, что сам его выдумал. Вы давно такой?

Судя по виду, очень давно, подумал я.