Вторжение - Алексей Стрельцов

По роду службы Буров частенько бывал здесь. И хорошо знал хозяина этой дыры и по совместительству продавца — называть его барменом у опера не поворачивался язык. Прокуренный, серый, с гнилыми зубами, Агоев слушал радио. Голос диктора тихо бубнил из приемника на полке:

— Как сообщает гидрометцентр, жаркая погода продлится до конца недели, но затем резко ухудшится. Уже к выходным по всей территории области ожидаются дожди и грозы…

Агоев кисло скривился, увидев Бурова и Муртазина.

— Здрасте.

— И тебе не хворать, — согласился Буров. В пивной был лишь один посетитель — пенсионер в старом пиджачке попивал разливное пиво и самозабвенно грыз сушеную рыбу, не замечая ничего вокруг. — Не густо с клиентами, а?

— Так день еще.

— Вечером веселее? Может, нам вечерком заглянуть?

— Угостить вас чем-нибудь, товарищ капитан?

— Все еще бодяжишь пиво той самопальной фигней, которую тебе Нюрка толкает?

Агоев снова скривился, теперь нервно.

— Что вы! Нет, конечно. Лицензии на водку у меня нет, так что это и вообще незаконно.

— То есть, нет водки здесь? — Буров принюхался. — А запах какой-то стоит… Ты чувствуешь?

Буров обернулся к Муртазину. Тот охотно подыграл, тоже принявшись водить носом.

— Что-то есть такое. Как будто… Точно, водяра. Я этот запах где угодно различу.

— Беда с тобой, Агоев, — загрустил Буров. — И что мне делать? Участкового и БЭП вызывать?

— Товарищ капитан, да не наливаю я ничего! Если у меня и есть водка, то это, как его — для личного пользования, так сказать.

— С акцизами?

Агоев скривился еще больше, не зная, что сказать. Буров усмехнулся.

— Ладно, расслабься. Это будет наш маленький секрет, — тише опер продолжил: — Слушай, у тебя тут один человечек посидеть любит. Здоровый такой, усатый. С наколками. Вроде бы кавказского разлива. Кто такой?

— А, так вам не я нужен, — у Агоева как камень с души свалился. — Это Марсель.

— Марсель? Как город?

— Какой город?

— Что за Марсель?

Агоев задумчиво поковырял черным ногтем в гнилых зубах.

— Этот, как его… Авакян. Да он живет тут рядом, где-то на Герасимовской. Через два квартала прям. Вот и заходит по вечерам, пропустить кружечку-другую…

— … Порошкового пива с самопальной водярой, — хмыкнул Муртазин. Его Агоев не боялся, поэтому осмелился оскорбиться:

— Мне выживать надо! В «Железке» вон бар открыли, народ туда ходит. Что мне остается? Только грамотная ценовая политика. У меня дешевле в два раза. Поэтому и не закрылся еще.

— Успокойся, коммерс. Марсель с кем-нибудь общается здесь?

— Да его все тут знают. У меня только постоянные клиенты, вроде вон, Петровича, — Агоев кивнул на старика. Тот отсалютовал Агоеву и продолжил грызть рыбу. — Хотя последнее время он с Семеном что-то закорефанился.

— Что за Семен?

— Да работяга с железки. На вокзале работает. Ремонтная бригада или типа того. По вечерам мимо моего кафе идет, вот и заглядывает. По пути, так сказать.

— А как Семена зовут?

Агоев развел руками.

— Семен. Дальше не знаю. Все так и зовут — Семен.

— Шикарно, — проворчал Буров. Достав из кармана мятое фото Барыги, позаимствованное в квартире Нинки, показал. — А вот этот тут бывает?

— А, Костик? Ну так, иногда. Правда, редко совсем. Последний раз с бабой своей заходил. Наташка или Нинка, — Агоев покачал головой. — Между нами, кобыла кобылой, что он нашел в ней?

— Любовь зла. Еще раз Костика увидишь, звони мне, понял? — Буров положил на стойку визитку. Агоев опять скривился. Так он выражал половину эмоций из своего небогатого спектра.

— Товарищ капитан… Вы ж понимаете…

— Или ты звонишь мне, или я звоню участковому и в БЭП, — пожал плечами Буров. Скривившись, Агоев кивнул и спрятал визитку под столешницей. Буров, хмыкнув, направился к дверям. Встретившись глазами с пенсионером, он кивнул: — Счастливо, Петрович!

— Твое здоровье! — обрадовался Петрович, отсалютовал и продолжил обсасывать воблу.

На углу Ленинградской и Победы располагался небольшой продуктовый павильон. А прямо перед ним разыгралась драка: двое парней отчаянно колотили орущего мужика, который барахтался в пыли и вопил. Они были так увлечены, что даже не заметили подъезжающий наряд ППС. Лишь когда Маржанов включил крякалку, один из парней вздрогнул, обернулся и заорал:

— Менты, валим!

Вдвоем они бросились наутек, но Володя в два прыжка догнал второго и, схватив за шиворот, дернул. Парень грохнулся в кусты у обочины.

— Так его! — заорал благим матом мужик, пытаясь встать. — Бейте его, мужики! Моя полиция меня бережет, е… ть меня тапком!

Второй пытался убежать, но его подрезала патрульная машина. Тут же он вскинул руки:

— Сдаюсь! Я ничего не делал, ничего не делал, я мимо шел!

— Не делал?! Они меня избили! — орал мужик. Он встал на колени, но при попытке подняться во весь рост с матом упал на землю. Мужик был пьян.

— Подъем, — бросил Володя, отступая и доставая на всякий случай резиновую дубинку. — Рыпнешься, получишь по почкам, понял?

— Понял, — буркнул второй парень, вставая. Родимое пятно на щеке, маленькие пустые глаза, короткие волосы. Володя знал его. По глазам Пляскина Володя понял, что и тот узнал его.

— Ну ты и урод, — сказал Володя. Пляскин промолчал.

Маржанов пристегнул беглеца и направился к потерпевшему.

— У вас все нормально? Вам помочь?

— Да гашеный он, как черт, — пробурчал Пляскин. Володя процедил в ответ:

— И что? Это повод избивать? Совсем охренел?

Маржанов с трудом поднял потерпевшего. Тот едва стоял на ногах и чуть снова не упал, но Маржанов успел подхватить его.

— Мужик, е-мое, напрягись, а!

Володя бросил короткий взгляд на потерпевшего. Этого было достаточно, чтобы Пляскин сунул руку в карман и запустил в траву спичечный коробок. Но Володя заметил это движение боковым зрением.

— Что это?

— Где?

— Что ты сейчас скинул?

— Я? Ничего!

Володя подошел к траве, провел по ней концом «демократизатора» и нашел искомое. Поднял коробок, заглянул внутрь. Сухая перекрученная марихуана.

— Опа.

— Это не мое, — буркнул Пляскин. — Даже не думай пришить мне это, понял?

— Это его! — взревел потерпевший праведным гневом, опираясь на Маржанова, чтобы не упасть. — Не слушайте, это его! Они перед моим домом каждый день траву курят! Достали, людям жить не дают, е… ть меня тапком!