Московская сага. Война и тюрьма - Василий Аксенов

– Ну что, помахал тебе Сталин из своего Кремля,Кевин? – спросил Рестон, когда длинная фигура Тэлавера отошла от окна иприблизилась к маленькому бару, чтобы сделать себе очередной дринк. Они былиприятелями еще по Гарварду, не раз пересекались во время той войны, что донедавнего времени именовалась Великой, а нынче, похоже, будет просто «первой»,вместе колобродили по Парижу в те первые сумасшедшие послевоенные годы. Потомих дорожки разошлись, и Рестон, добравшись сразу после открытия Восточногофронта до Москвы, очень удивился, найдя в составе посольства Кевина Тэлавера,да к тому же еще и в чине полковника. Оказалось, что тот все эти годы работал вкаком-то сугубо теоретическом отделе Пентагона, да к тому же стал большимзнатоком Восточной Европы и России, защитил диссертацию по российской истории,овладел русским языком со всеми его жуткими склонениями и наклонениями.Последнее обстоятельство наполнило Рестона черной завистью: в который раз онуже приезжает сюда, русская тема и сделала, собственно говоря, ему имя, а досих пор не может связать десяти слов в отчетливую фразу. Тэлавер, побрякиваякубиками льда в стакане, приблизился к обществу и сел в глубокое кресло, выпятилисьвверх донкихотовские колени.

– Сталин пропал, – сказал он. – После той речитретьего июля, после того, хм, библейского обращения к народу – «братья исестры», видите ли, с того дня о нем ничего не слышно, никто не видел его вовнешнем мире. Это ужасно.

– Что же в этом ужасного, Кевин, позволь тебяспросить? – усмехнулся Рестон. – Народ не видит своего дракона,некому приносить жертвы?

– Речь сейчас идет о другом, – возразил Тэлавер. –Так или иначе, дракон оказался лидером этой великой страны, всей русскойцивилизации. Для миллионов людей он был символом могущества страны, и вотсейчас, когда страна разваливается, символ исчез. У меня такое ощущение, что онпросто празднует труса, боится за свою шкуру. Это трагедия!

– А по мне, так эти «наци» и «больши» – одного поля ягоды. Яих ничуть не жалею, этих «больши», – заскрипел Рестон. – Конечно,народ страдает, но, если в результате развалятся обе преступные шайки, я незаплачу.

– Прости меня, Рест (так они в Гарварде называли его, чтобыне возиться с неудобным Тоунсендом, из которого при сокращении возникал то«город», то «песок»), прости меня, но разница между «наци» и «больши» все-такиесть. Увы, они не могут развалиться одновременно, а «наци» сейчас стоят подМосквой, а не наоборот; в этом и есть разница.

В других креслах в это время дипломаты говорили окатастрофическом положении на фронте. Джеффри Пэнн пересказывал содержаниепоследних сводок, полученных послом. Группа армий «Центр» под командованиемгенерал-фельдмаршала фон Бока сконцентрировалась для окончательного штурмаМосквы. В ее составе почти два миллиона войск, две тысячи танков, огромноеколичество артиллерии. Ей противостоят разрозненные и деморализованныепаническим отступлением армии русских, в которых нет и половины их штатногосостава. Линия фронта фактически отсутствует, многие дивизии попали в «котлы».Немцы не знают, что делать с огромным числом пленных. Ходят слухи о капитуляциицелых соединений в полном составе во главе с генералами. В воздухе полноепревосходство люфтваффе. Танки красных не выдерживают ни малейшегосоприкосновения с немецкими бронированными кулаками. Немцы жгут их сотнями.Поражает оперативная беспомощность советских полководцев. Словом, полныйразвал. Как бы нам не пришлось, джентльмены, наблюдать парад вермахта прямо поднашими окнами.

Рестон ничего не ответил Тэлаверу. Краем уха он слушалсообщения Пэнна, и ему хотелось подключиться к той, другой группе, где в этотмомент проходила главная информация. Кевин же, очевидно, был настроен нарассуждения общего порядка.

– В общем, Рест, должен тебе сказать, что я вовсе не буду ввосторге, если над Кремлем вместо полностью красного флага поднимется тожекрасный, но с белым кругом и черным пауком в середине, – продолжалТэлавер. – Помимо всего прочего, я, ты знаешь, никогда не делал секрета изсвоей любви к России, к ее литературе и истории, и мне вовсе не хочется, чтобыэтот народ превратился в стадо «унтерменшей» согласно нацистской доктрине.

– Кевин! – громко обратился тут Джеффри Пэнн. –Это правда, что Сталин за несколько лет до войны уничтожил массу своихгенералов?

– Истинная правда, – ответил Тэлавер, но тут поднялсяРестон, обрадованный тем, что беседа вернулась в общее русло.

– Я могу вам рассказать об этом лучше Кевина. В тpидцатьседьмом году я освещал московские show trials[1].

Он начал говорить о событиях всего лишь четырехгодичнойдавности, о том, как приехал тогда в Москву и как сначала ничего не мог понять,а потом пришел к простейшей отгадке, стал ее прикладывать ко всем сложнымсоветским ситуациям, и все совместилось. Отгадка состояла в том, что еслистраной правит банда, то и все неясности надо объяснять простейшей уголовнойлогикой. Он завладел аудиторией, но в этот момент быстро вошла, едва ли невбежала секретарша посла Лоренса Стейнхардта миссис Свенсон и принесласенсационную новость: только что, вообразите, джентльмены, почти в девять часоввечера, послу в его Refuge[2]звонили из Наркомата иностранныхдел и сказали, что в связи с осложнением ситуации на фронте некоторыеправительственные учреждения и иностранные посольства могут быть эвакуированы вКуйбышев. Куйбышев, джентльмены, это восемьсот миль к востоку, в заволжскихстепях, нечто вроде Небраски, но там до сих пор, я полагаю, бродят кочевники.Словом, наркомат предложил нам срочно подготовиться к отправке. Кроме того,прошу меня простить за вторжение в ваш столь уютный «мужской клуб», однакочеловек из наркомата, его имя, кажется, мистер Царап, настоятельно просил или,если угодно, требовал во время воздушной тревоги спускаться в бомбоубежище. Всвязи с этим посол хотел бы подчеркнуть обязательность его уже сделанных наэтот предмет распоряжений.

– Могу я вам чего-нибудь налить в связи в этим, Лиз? –спросил Джеффри Пэнн, но в это время снова забухали зенитки, совсем близко наэтот раз, как будто с крыши «Националя» или со двора университета; даже сквозьплотные шторы затемнения стало заметно, что небо снова озарилось зловещими сполохами.