В шкуре льва - Майкл Ондатже

Вернувшись к столику, она устроила мужчину поудобнее, чтобы он не упал на больную руку. «Как тебя зовут?» — прошептала она. Потом наклонилась, поцеловала его и принялась расхаживать по залу. По этому саду. Незнакомцы целуются нежно, как мотыльки, подумала она.

* * *

Когда на долину спускается туман, люди стараются держаться ближе друг к другу. Придя на мост, они ступают на дорогу, исчезающую в молочной белизне. Что там, на другой стороне? Они движутся группами по три-четыре человека. Многие погибли на строительстве моста. Но в такое утро, как это, доисторический страх особенно силен, гигантская птица, поднимающая кого-то в воздух…

Николас снял шляпу, надел снаряжение и, спрыгнув с моста, пролетел тридцать футов в тумане. Он висит под основанием моста, не видя ничего, кроме своих рук и ярда страховочной веревки. В шесть утра он уже потерян для общности людей на мосту, тоже творящих эту волшебную сказку.

Он движется параллельно решетчатой конструкции моста. Проникает в стальные и деревянные отсеки, как ныряльщик внутрь затонувшего судна, которое в любой момент может, накренившись, погрузиться в расщелину на дне. Николас Темелков работает вместе с деррик-краном, который поднимает и опускает стальные конструкции, монтируя их все ближе к следующей опоре. Николас направляет их в тумане. Он фрагмент на конце стального каркаса, который кран несет на конце своей шестидесятифутовой стрелы. Тот поднимает Николаса вместе со стальными конструкциями на временную площадку, а оттуда их переносят передвижные краны. На западном конце виадука передвижные краны используются для установки стопятидесятифутового пролета. Здесь работают два деррик-крана с решетчатыми стрелами, способные перенести двенадцать тонн груза куда угодно — как морковку с переднего края только что возведенной секции моста.

Николас не крепит свое снаряжение к подъемным кранам, только к устойчивым стальным конструкциям недавно завершенной секции моста. Передвижные краны уже дважды, не выдержав нагрузки, падали в долину. Он не пристегивается к ненадежным конструкциям. Но ему приходится висеть рядом с ними в густом белом тумане, пока он не подведет новые стальные ребра к концу моста. Николас закрепляет их болтами, при последних поворотах гигантского гаечного ключа он всем телом налегает на двухфутовую рукоятку, опускаясь вместе с ней, и, ощутив толчок, закручивает болт до упора. Затем он снова поднимается вверх по канату и повторяет все сначала. Через десять минут такой работы все кости ноют, воздух вокруг густеет, как цемент, разламывается спина.

Вместе с передвижными кранами Николас Темелков поднимается с нижнего уровня, выкрикивая в тумане крановщику под грохот строительных лесов и лязг стальных конструкций, заглушающий его, «раз-два-три-четыре» — единственный язык, который он использует. Так было и той ночью, когда обрушился передвижной кран — весь целиком. Темелков нырнул в темноту, как на качелях, все равно куда, лишь бы подальше от пятнадцати тонн строительных лесов, которые сначала обвалились на нижний уровень моста, а затем с треском и грохотом устремились в долину, подобно вагонетке, груженной металлом. Он знал, что спасся от рухнувших досок, но оставались еще стальные кабели в руку толщиной, которые, размотавшись, со свистом хлестали по воздуху. Когда взмах маятника, на конце которого находился Темелков, достиг высшей точки, он полетел назад, сжавшись в комок, чтобы избежать столкновения с кабелями, рассекавшими воздух. В аналогичной ситуации его предшественник погиб, был рассечен пополам, верхнюю половину его туловища нашли через час, она так и висела на лямках страховки.

К восьми часам утра туман под жаркими лучами солнца рассеивается, люди на мосту работают уже два часа. Когда начинают разравнивать гудрон, его запах долетает до Николаса. Он висит в воздухе, ожидая свиста, извещающего о следующем передвижении крана. Под ним река Дон, железнодорожная магистраль Гранд-Транк и Валли-роуд. Отсюда видны дома и бараки, красивая деревянная обшивка концевой опоры моста, напоминающая шатер. Ветер осушает его пот. Николас разговаривает по-английски сам с собой.

* * *

Женщина выходит из ресторана «Охридское озеро» в голубой коридор, узкую голубую полоску света, ведущую на улицу. В эту минуту, прежде чем она выйдет отсюда, прежде чем окажется в шесть утра на улице, она становится той, кем станет. Попугай Элисия наблюдает за ее уходом, а затем переключает внимание на спящего на стуле мужчину, одна его рука лежит на столе ладонью вверх, словно он просит подаяния, голова прислонена к стене рядом с гребнем волны. Он сидит в темноте, разжав мозолистую жесткую ладонь. Пять лет назад или десять лет спустя женщина уловила бы идущий от его волос запах муки, он спал рядом с тестом, свернувшись вокруг него, согревая его своим теплом, чтобы лучше подошло. Но теперь его руки огрубели. Когда он касался пальцами стола, — это останется у нее в памяти, — раздавался звук, напоминавший звон стекла.

* * *

Начальник строительства Харрис никогда не беседует с Николасом Темелковым, но часто наблюдает за тем, как тот поднимает глаза и направляется к кромке виадука, выслушивая указания инженера Тейлора. Николас кажется рассеянным, но Харрис знает, что он слушает внимательно. Николас никогда не смотрит в глаза, словно должен выслушивать распоряжения, довольствуясь одними словами.

Его глаза огибают предметы. Строительные леса, ограждения, канатные зажимы. Он ест сандвичи и в это время наблюдает за рабочим, который прикрепляет шкив к перилам, или рассматривает дорогую кожу на ботинках архитектора. Он пьет воду из зеленой бутылки с пробкой, а его взгляд направлен куда-то в сторону. Он никогда не замечает, что другие часто смотрят на него. Не осознает, что его действия экстремальны. Не видит себя со стороны. Поэтому он кажется Харрису и другим людям мальчишкой, помешавшимся, к примеру, на игрушечных машинках, — этот период развития они уже давно прошли.

Николас идет по парапету, глядя в сторону, на веревочные петли, и вдруг без всякой подготовки шагает в открытый воздух. Теперь Харрису не на что смотреть, разве только на быстро скользящую веревку. Николас останавливается двадцатью футами ниже, с глухим стуком у сердца, в точке крепления страховки. Иногда рабочие на площадке слышат, как он медленно, по слогам поет песни, повторяя то одну, то другую фразу, словно придирчиво рассматривает их, как разложенный на полу инструмент, проверяя на прочность, выбирая то, что ему приглянулось, а затем меняя на другое. Из-за того что Николас не только ни на кого не смотрит, но и почти не слушает того, что говорят вокруг, он полагает, что и его никто не слышит.

Говорить на новом языке Николасу гораздо труднее, чем передвигаться в пространстве. Ему нравится новый язык, его ужасные барьеры. «Does she love те? — Absolutely! Do I love her? — Positively!» — поет Николас сорокафутовой трубе, которую сопровождает к передвижному крану. Он знает Харриса. Он знает Харриса по времени, за которое тот проходит шестьдесят четыре фута семь дюймов от одной стороны моста до другой, а также по дорогому твидовому пальто, стоящему больше недельной зарплаты пяти рабочих.