Двойная расплата - Дэй Лакки

– Ты даже не представляешь, как выглядишь… – слышу над собой голос Клайда.

Представляю. С задранным платьем, без трусиков, распластанная на столе – кошмарное зрелище.

– Красавица…

Хозяин дома оглаживает мой зад, а потом снова возвращается к клитору, вырывая из меня жадный стон. И еще один, когда, наигравшись, он входит в меня этим пальцем.

– Мне прекратить?

Я не сразу слышу и уж тем более не сразу понимаю вопрос. Потому что в этот момент к одному пальцу присоединяется второй, и это уже мало походит на ласку. Он меня трахает. Двумя пальцами.

Меня ласкает Олафссон! Сосредоточенно, жестко, я бы сказала – безжалостно, потому что он повторяет вопрос:

– Мне прекратить, Эмилия?

– Нет…

Мой голос глухой и тихий, как далекое эхо. Я даже не уверена, что он расслышал ответ. До тех пор, пока движения его пальцев не становятся резче и глубже. Мои стоны уже практически без остановки, протяжные, томные, но я не могу их контролировать, у меня не остается на это сил.

Принимать… чувствовать… жаждать – вот варианты, из которых я могла выбирать.

Под его натиском я стала влажной настолько, что от хлюпающих звуков можно оглохнуть.

И именно это и происходит.

Я глохну, слепну, я теряю себя, а он продолжает вбиваться в меня длинными пальцами, задевая чувствительные точки, о которых раньше я даже понятия не имела. Он настолько резок, как будто хочет выбить из меня остатки стыда. Будто ему мало, что я практически его умоляю и уже без подсказки развожу шире ноги.

Да, так и правда удобней. А еще он, вероятно, понимает, что я не собираюсь от него убегать. Захочу – не смогу. И перестает вжимать меня в стол. Более того – заставляет подняться и прижимает меня к себе. Я чувствую, как мужчина возбужден, но причина смены позы не в этом.

– Расстегни пуговицы, пока я занят, Эмилия.

Секундная заминка – с моей стороны. И с его – наказание: он тут же убирает из меня пальцы. Подбирается к клитору, чуть надавливает, но… слишком легко, слишком мягко…

Стыд, страсть – сумасшедший коктейль, в котором я перестаю различать составляющие. Я хочу больше, еще, хочу все…

Стоит мне расстегнуть пуговицы, как раздается новый приказ:

– Стяни чашки лифчика вниз.

Я делаю так, как он хочет. И новое поглаживание клитора – поощрение.

Он накрывает мою грудь ладонью. Сжимает сильно, будто не веря в то, что я решилась на это, позволила сама, захотела. Сосок начинает ныть, и Олафссон принимается за него. А другой рукой возвращается к клитору.

– Боже… – стону я беспрерывно. – Боже…

Я схожу с ума от этих умелых движений. От того, как он дергает мои соски, поглаживает их, пропускает между пальцами и как жестко растирает мой клитор. От того, как плотно я прижимаюсь к его напряженному паху и чувствую через ткань брюк его член, как он скользит между моих ягодиц. От собственных стонов. От его громкого дыхания мне в висок.

Кажется, это сумасшествие – самое невероятное, самое сильное чувство, которое может быть. Но нет…

– Кончай, детка, можно…

Просьба?

Приказ?

Есть ли в его чуть хрипловатом голосе нотки нежности, или это тоже всего лишь фантазия?

Не знаю. Не успеваю об этом подумать. Меня просто разрывает на части, когда он неожиданно склоняет голову и прикусывает мою шею зубами.

– Да… боже… Да!

Он не отпускает меня из рук, пока я извиваюсь от удовольствия. Он поглаживает, помогая быстрее прийти в себя. И лишь когда ко мне возвращается способность дышать и я открываю глаза, хозяин дома отходит на шаг.

– Ты свободна, Эмилия.

Вздрогнув, я застыла. Медленно подняла руки вверх, прикрывая грудь. Оправила платье. И только потом поняла, что нужно застегнуть пуговицы и надеть трусики, которые болтаются на щиколотках.

Когда я нагнулась, мне показалось, что я услышала длинный выдох. И я словно очнулась. Ему не терпится, чтобы я поскорее ушла? Да и мне тоже! Приводя себя в порядок, я старалась не думать о том, что случилось.

Не сейчас… точно не сейчас… может быть, никогда…

Ноги едва держали, когда я развернулась к выходу, чтобы покинуть этот кабинет как можно скорее.

Развернулась и застыла.

У двери стоял Роберт. Он смотрел на меня с легкой усмешкой на губах.

Он был здесь! Все это время он был здесь и все видел!

Хозяева сообщили, что вернутся только к вечеру, и уехали с самого утра. Я выдохнула с облегчением. Сталкиваться с ними мне не хотелось. Убирать в пустом доме куда проще.

Случившееся в кабинете Клайда не выходило из головы. Стоило вспомнить его руки на моём теле, острое пряное удовольствие от его бесстыдных касаний, мощный взрыв оргазма, но главное – пристальный взгляд Роберта, когда я обернулась и поняла, что в комнате нас было трое, – и я задыхалась от стыда и возбуждения. Этот коктейль просто сводил с ума. Нужно было что-то со всем с этим делать, и в какой-то момент меня осенило, что именно: записывать свои мысли и чувства мне привычно с детства.

Я вела дневник, будучи подростком, как, наверное, и многие. И так же, как и многие, забросила его, когда повзрослела. Но теперь вся эта буря эмоций требовала выхода. А обсудить случившееся с подружкой за бутылочкой вина у меня не было возможности.

Во-первых, я пленница в этом шикарном доме до конца контракта. А во-вторых… я не могла даже представить, что расскажу о случившемся какой-то из своих подруг даже за бутылкой виски.

Записать все, что я чувствую. Все, что происходит… Это была отличная мысль.

Единственная сложность: у меня с собой нет ноутбука. А телефон… я с трудом могла представить, что набираю длинный текст, тыкая в маленькие кнопочки кончиками пальцев.

Впрочем, выход я нашла. Я ведь вхожа во все комнаты дома, в том числе и в кабинет Клайда, где в принтере всегда есть бумага.

Я вошла в кабинет и на какое-то время застыла, уставившись на стол, на котором лежала вчера, извиваясь от удовольствия. Казалось, комната до сих пор наполнена эхом моих стонов, и если хорошенько прислушаться…

Так, довольно! Я должна заняться уборкой.

И не забыть о бумаге…

Прихватить с собой несколько листков не составило труда. Как и вытащить из мусорного ведра очередной выброшенный карандаш. К моему счастью, Клайд не пользовался маркерами, когда необходимо было что-то подчеркнуть в документах. Вместо этого на его столе стоял целый ряд острых простых карандашей. Стоило одному из них затупиться или сломаться, Клайд отправлял его в мусорное ведро. В иные дни в корзине для бумаг можно было найти два, а то и три карандаша.