📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгДетективыЛето любви и смерти - Александр Аде

Лето любви и смерти - Александр Аде

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 45
Перейти на страницу:

Баба Клава звонит участковому и долго, сердясь, объясняет басом, что ей нужно. Потом кладет трубку и выдает резюме:

– Поганая у нас милиция. Долблю им, долблю, дескать, порешить меня хотят, а они не чешутся. Само собой, какое им дело до стариков!

– Вам бы с дочерью соединиться, баба Клава.

– Так она этого не хочет. – Старуха достает платок, вытирает слезящиеся глаза, трубно сморкается. – Ей и без меня расчудесно. Старший сын, внучок мой, вырос, женился, жилье купил. Сама живет с мужем и младшим сыном в трехкомнатной квартире, катается как сыр в масле и ждет не дождется моей смерти. Чтобы младшего сыночка сюда поселить. Он ведь у меня прописан. Я-то зачем ей сдалась? Со мной одни только хлопоты. А я возьму и завещаю свою долю церкви. Шиш они получат квартиру, вот что!

Баба Клава бранится, грозно потрясая палкой, но я понимаю: ничего она не сделает, не обделит внучонка, кровинушку свою.

– Я ведь окна закрытыми держу, – доверительно сообщает баба Клава, в ее близоруких глазках мерцают искорки безумия. – Откроешь – они и влезут. Самое страшное – ночью. Я уж все замки проверю, а все равно боязно.

Слушаю вполуха. Мне жаль бабу Клаву: сын ее погиб в Афганистане, мужа похоронила. И все же – стыдно признаться – она раздражает меня. Еле выпроваживаю старуху. После нее остается ощущение холода и тоски, точно я спустилась в сырой замшелый погреб.

Как не хочется дряхлеть! Неужто и я когда-нибудь стану такой, никому не нужной, всем мешающей и потихоньку лишающейся рассудка? Нет, если останусь на старости лет одна, а это более чем вероятно, – покончу с собой. Горсть таблеток и – освобождение.

Странно, почему старики не прибегают к суициду, такому мгновенному и простому решению всех проблем? Допустим, кто-то боится как самоубийца попасть в ад. Но сколько пожилых не верят ни в рай, ни в преисподнюю. Они-то зачем продлевают свою бесполезную мучительную жизнь?

* * *

Автор

Покинув квартиру Наташи, баба Клава выбирается на улицу. Небо застлано тучами, и все пространство вокруг – довоенной постройки внушительные дома и двор с песочницей и перекладинами, на которых выбивают ковры, – словно задернуто тончайшей серой пленкой. Медленно переступая обутыми в тапочки толстыми варикозными ногами и опираясь на палку, баба Клава движется к облюбованной старухами зеленой скамейке, приютившейся в тени высоких тополей. На соседней скамье обычно собираются дворовые пьяницы.

На краешке скамейки сидит увенчанная допотопной войлочной шляпой, худенькая, сморщенная Ада Аркадьевна, которую баба Клава ненавидит всей душой. За то, что сама смолоду вкалывала на стройке, сначала разнорабочей, потом крановщицей, а эта «вонючая интеллигентка» была школьной учительницей и вышла на пенсию завучем. Баба Клава со злорадным удовольствием именует подругу Аркадевной: плевать мне на то, что предки твои были дворянами, а мамаша обучалась в Смольном, сама ты невелика барыня.

Их объединяет одиночество. Бабе Клаве полегче: ее иногда навещают родные, Ада Аркадьевна живет одна как перст. С мужем она рассталась еще в молодости, дочь умерла, не подарив ей внуков. Есть у нее в Питере дальние родственники, но от них давно уже нет никаких вестей.

Доковыляв до скамейки, баба Клава усаживается рядом с Адой Аркадьевной и начинает миролюбиво:

– Вот сидим мы сейчас с тобой, Аркадевна, я – простая рабочая, ты – вроде белая кость, таких мой папаша пачками к стенке ставил, и тихо ждем смертушки: когда явится, милосердная, и унесет в обитель покоя и радости? Уравняла нас старость. Чего живем, сами не ведаем. Утром кашку пошамала, днем супчик похлебала, вечерком еще чего перехватила и на боковую. Вот нынче и вся наша жизнь. По телику глядеть нечего, срамота одна. Разве что потреплешься по телефону да в хорошую погоду во двор выползешь. День прошел, и слава богу.

– Что-то у вас, Клава, сегодня меланхолическое расположение духа, – улыбается Ада Аркадьевна.

Но бабу Клаву не остановить, она оседлала любимого конька. Зычным, густым, почти мужским голосом она принимается подробно перечислять все свои болячки, жалуется на сволочей родственничков: позабыли, списали, как ненужную вещь. Ничего, они еще об этом пожалеют! Еще будут лить горькие слезки! Потом переходит на мерзавцев соседей. Злоба ее достигает предела, сквозь редкие почернелые зубы летит слюна.

Наконец спохватывается:

– А у тебя-то что новенького, Аркадевна? Девка так в твоей квартире и проживает? Ну ты как ребенок, право слово. Впустила к себе невесть кого и рада. Будто не в России живешь. С огнем играешь, Аркадевна. Время сейчас неспокойное, молодые работать не хотят, им бы только денег много и сразу. Вон – слыхала? – фальшивые таблетки клепают. Снаружи вроде нормальные, а внутри мел. На нас, стариках, нынче большие деньги делают. Обманывают, грабят, убивают почем зря.

Баба Клава входит в раж, последними словами кляня нынешнюю молодежь, власть и вообще поганую жизнь, в которой хорошо только всяким там олигархам.

Ада Аркадьевна молчит, блаженно вытянув ноги в старых босоножках и закрыв глаза.

Почти час баба Клава выступает перед единственной слушательницей. Наконец, выговорившись, умолкает, и обе старухи, с трудом поднявшись, бредут в сторону дома. Здесь они прощаются. Баба Клава плетется к своему подъезду; Ада Аркадьевна отворяет металлическую дверь соседнего и начинает восхождение на четвертый этаж. Сердце ее пульсирует так, что она едва не теряет сознание. Голова разламывается от боли. «Как бы не начался гипертонический криз, – в панике думает она, – только не это!» Плохо ей стало еще на улице, но она стоически терпела, не желая, чтобы баба Клава видела ее слабость и беспомощность.

Оказавшись в своей квартире, Ада Аркадьевна достает из холодильника корвалол, капает сорок капель в чашку с водой, пьет томительно отдающую валерьяной жидкость и опускается на кровать. Сердце продолжает бесчинствовать. Перед глазами плавают зигзаги и фантастические цветы, сверкающие, точно белое пламя электросварки. Некоторое время спустя она измеряет давление, принимает таблетки и лежит, как мертвая, с ладонью на левой стороне груди.

Ее поднимает треск телефона, стоящего на табуретке рядом с кроватью.

– Ада Аркадьевна, – раздается в трубке гнусавый девичий голосок. – Это я, Марина. Ко мне двоюродный брат приехал. Вы уж, пожалуйста, откройте ему. Да вы не волнуйтесь, он побудет совсем немного, до вечера. Мальчишка тихий. Он через полчасика подойдет, ладно?

– Хорошо, Мариночка, – через силу произносит Ада Аркадьевна и опускает голову на подушку.

Но неотвязная мысль, что нужно принять гостя, заставляет ее встать. Постанывая и шатаясь, она надевает пестрый нарядный халатик. Сгорбленная, шаркающая тощими, бескровными ногами в шлепанцах, идет на кухню, ставит на плиту чайник с водой. Когда по квартире прокатывается громовой трезвон звонка, Ада Аркадьевна по привычке глядит в дверной «глазок» и тут же отворяет. Порог переступает паренек с маленькой выбритой головой, только на лбу, как у примерного пионера, прямой светлый чубчик. Он вежливо здоровается и закрывает дверь.

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 45
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?