Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана - Рене Груссе

народа объединились со скифами для отражения нашествия Дария. Что же касается исседонов, то Бенвенист ищет их в районе Урала, рядом с Екатеринбургом. Добавим, что Тальгрен предлагает считать принадлежащей андрофагам и меланхленам, то есть финно-угорским соседям скифов, культуру, называемую мордвинской, следы которой обнаружены при раскопках на Десне и Оке и которая характеризуется весьма бедным геометрическим орнаментом, ничего общего не имеющим со звериным стилем скифов.

Скифское искусство

Великие скифские вторжения VII в. до н. э. на Кавказ, в Малую Азию, в Армению, в Мидию и в Ассирийскую империю представляют интерес не только для политической истории. Первоначальный контакт скифов с ассирийским миром, для которого они, не будем этого забывать, стали союзниками, федератами[12], этот тесный контакт, продолжавшийся около века, с нашей точки зрения, является важнейшим фактом для любого, кто изучает искусство степей. Прежде всего, вполне вероятно, что именно во время их набегов в Передней Азии в VII в. до н. э. скифы завершили переход от эпохи бронзы к эпохе железа. Спешим добавить, что в самом начале скифская культура также испытала влияние гальштаттской техники обработки железа в кельто-дунайском регионе (Гальштатт между 1000–900 и 500–450 гг. до н. э., Скифия между 700 и 200 гг. до н. э.). Но в особенно тесном контакте со скифами в результате бурных перемещений народов в VII в. до н. э. оказались Кавказ и страна мидян – в частности, Луристан. Франц Ханчар согласен со своим венским коллегой Ф.В. Кёнигом, который как раз считает, что именно к VII в. до н. э. сле дует отнести большую часть бронзовых предметов от Кубани до Кавказа, а также часть бронзовых предметов из Луристана, на противоположной юго-западной стороне древней Мидии. По мнению Ханчара, бронзовые предметы с Кубани и даже из Луристана частично принадлежат киммерийцам. Здесь очевидна связь тех и других с начальным периодом скифского искусства, поскольку орды скифских и киммерийских захватчиков в то время кружили в одних и тех же регионах. Впрочем, у нас имеется неоспоримое доказательство прямого влияния ассиро-вавилонской Месопотамии на первые произведения скифского искусства: железная с золотом секира из Келермеса с Кубани (приблизительно VI в. до н. э.), секира, на которой древняя ассиро-вавилонская (и луристанская) тема двух козлов, стоящих у древа жизни, соседствует с двумя прекрасными оленями, изображенными в реалистической манере, явно вдохновленной ассирийским животным стилем, но уже специфически скифской по причине использования декоративных мотивов.

Мы видим, как из этой отправной точки выходит весь скифский звериный стиль, который можно определить, сказав, что от ассирийского (или греческого) натурализма он переходит к декоративным целям. В окончательно сложившемся виде это искусство предстает в золотых оленях из могильника в станице Кост ромская, также на Кубани (предположительно, VI в. до н. э.) и в спиралевидных стилизациях их рогов. Так, в Южной России на много веков устанавливается эстетика степей с ее четкими тенденциями, их распространение на восток, вплоть до Монголии и Китая, мы еще проследим. С самого начала в нем проявляются два течения: натуралистическое, очевидно периодически обновляемое вливаниями из ассиро-ахеменидского источника, с одной стороны, и эллинистического – с другой; декоративное направление, которое, как мы только что сказали, сминает, деформирует и уводит это течение к чисто орнаментальным формам. В конце концов, реалистический анимализм, никогда не выпадавший из поля зрения этого народа укротителей диких лошадей и охотников, станет опорой и предлогом для декоративных стилизаций.

Данная тенденция объясняется одинаковыми условиями кочевой жизни, как для скифо-сарматов на западе, так и гуннов на востоке. При отсутствии у них постоянных городов и роскошных дворцов скульптура, барельеф и живопись, единственные виды искусства, требующие реализма, оставались чуждыми им. Вся их роскошь ограничивалась одеждой и ювелирными изделиями, деталями снаряжения или конской сбруей и т. д. А все эти предметы – аграфы и поясные пластины, накладки на конскую сбрую, пряжки ножен и сбруи, накладки на повозки, всевозможные древки и рукоятки, не говоря уже о коврах, таких как найденные в Ноин-Ула, – похоже, предназначались для стилизованного, даже геральдического, использования. Кроме того, как уже было сказано, северные кочевники, принадлежали ли они к иранской семье, как скифы, или к тюрко-монгольской, как гунны, проводили свою жизнь в степи, на коне, охотясь на стада оленей и диких ослов, становясь свидетелями того, как в бескрайних степях волки преследуют антилоп. Естественно, что в силу как образа жизни, так и особенного характера своей роскоши они в конце концов восприняли из ассиро-вавилонского опыта лишь геральдическую тематику и стилизованные изображения схваток животных. Наконец, как отмечает Юхан Гуннар Андерсон, похоже, что эти изображающие животных фигурки имели у степных охотников чисто магическое значение, как когда-то было с фресками и фигурками из кости наших мадленцев.

Если оставить в стороне предметы греко-скифского ювелирного искусства, являющиеся скифскими лишь по сюжетам, но изготовленные греческими мастерами для греческих крымских колоний либо напрямую для степных царей, мы, практически везде сталкиваемся в скифском искусстве с изображениями животных, доведенных до системного геометризма с единственной целью орнаментализма. В Костромской, искусство V в. до н. э., по оценке Шефолда, Елизаветовская, того же периода, в Кул-обе в Крыму, между 450 и 350 гг. до н. э., в кладе Петра Великого из Западной Сибири, относящемся к сарматской эпохе, I в. до н. э., в Верхнеудинске[13], в Забайкалье, гуннское искусство приблизительно начала нашей эры – везде мы находим одинаковые оленьи рога, лошадиные гривы, даже когти представителей семейства кошачьих, которые расцветают завитками и спиралями, порой вдвое превышающими по размеру самое животное. В Западно-Сибирской области распространения скифо-сарматского искусства и вдохновлявшегося теми же мотивами искусства, созданного ордосскими хунну, стилизация животных форм оказывается настолько полной, они обвивают друг друга, переплетаются так сильно, что, несмотря на реализм, сохраняющийся в изображении голов оленей, лошадей, медведей или тигров, порой с трудом удается отличать животное от декора. Рога и хвосты животных заканчиваются листьями или распускаются в форме птиц. Реализм в изображении животных тонет и теряется в вышедшей из него орнаментации.

Таким образом, степное искусство противопоставляется искусству соседних оседлых народов, скифское искусство – ассиро-ахеменидскому, гуннское – китайскому, и это на той самой почве, на которой могло бы происходить их сближение: сцены охоты и схваток между животными. Нет ничего более противоположного ассирийскому или ахеменидскому анималистскому классицизму в линейной плоскости, с одной стороны, и искусству эпохи династии Хань – с другой, чем кривые линии, завитки, изгибы степного искусства. Ассирийцы и Ахемениды, как и китайцы времен династии Хань, показывают нам мирно идущих животных, преследующих одно другого или угрожающих друг другу в простом, полном воздуха декоре. У степных художников, скифов или гуннов, мы видим схватки – зачастую переплетения, словно лиан