Южная роза - Ляна Зелинская

— Почему у вашего друга, Винсент, такое суровое выражение лица?

В её голосе прозвучала лёгкая насмешка.

— Он же горец, миледи, — улыбнулся Винсент, — скажите спасибо, что я заставил его надеть фрак и оставить дома кинжал.

— Надеюсь, наше южное солнце растопит лёд в вашем сердце, мессир Форстер, — произнесла синьора Арджилли, и указала на плетеное кресло, стоящее рядом, — присядьте и расскажите мне что-нибудь любопытное. Развлеките старушку, а то наши юные синьорины только и делают, что поддакивают мне, а когда все вокруг с тобой согласны — это утомляет. А потом я познакомлю вас с этим прекрасным цветником.

Она указала веером в сторону девушек.

Мессир Форстер отодвинул немного кресло и поставил его так, чтобы сидеть напротив собеседницы, закинул ногу на ногу, и девушки, окружающие старую синьору, расступились, образовав широкий круг, но никто из них не ушел, потому что разговор обещал быть любопытным.

Франческа нащупала руку Габриэль и сжала ледяными пальцами. Как-то внезапно мессир Форстер оказался прямо напротив них, прячущихся за спиной синьоры Грации. И, наверное, им лучше было уйти, чтобы не находиться на линии его взгляда, но делать это нужно было раньше, а сейчас это выглядело бы слишком уж бестактно.

— Синьора Арджилли, — произнес Винсент, кладя руку на спинку кресла, — мой друг знает много историй, а одну я даже рассказывал вам, о…

— … о стычке со львом? Как же, я помню, — перебила его синьора Арджилли, и добавила с усмешкой, — но ведь в той стычке язык вашего друга не пострадал, верно? Думаю, он и сам может всё рассказать. А мы проверим, много ли наш любезный Винсент приукрасил в том рассказе.

Она перевела взгляд на горца и спросила пытливо:

— Так вы, и правда, дрались со львом голыми руками, мессир Форстер? Или это обычные мужские рассказы, которые с годами превращают котенка во льва, а прогулку к реке — в пятидневный переход через снежные Трамантийские пики?

— Синьора, я бы снял рубашку, чтобы показать вам шрамы от его когтей, но боюсь, в этом изысканном обществе такой искренний порыв будет слишком дурно истолкован. А у меня и так здесь … не слишком хорошая репутация, — улыбнулся ей в ответ Форстер.

Синьора Арджилли расхохоталась, прикрывшись веером и ответила, приложив надушенный платочек к уголкам глаз:

— А я бы не отказалась на это посмотреть. Но вы правы, боюсь, юные синьорины ещё слишком неопытны, чтобы понять всю прелесть такого зрелища, так что не будем смущать этим их нежные взоры.

—И поверьте, синьора, — добавил Форстер со всей возможной учтивостью, — если с годами в рассказах мужчин котенок превращается во льва, то этот лев, за прошедшие с того дня пятнадцать лет, смог бы перерасти даже колокольню кастиерского храма.

— А вы очень милы, Александр. Вы же не против, если я буду называть вас по имени? — спросила синьора Арджилли, убирая веер. — Слава Богам, возраст дает женщине так много привилегий. Расскажите что-нибудь о ваших приключениях в Бурдасе — обожаю такие истории. Но из Винсента, знаете ли, рассказчик такой же пресный, как утренняя каша. Он пропускает всё самое пикантное и острое. А вы, надеюсь, можете порадовать меня какой-нибудь душераздирающей историей без прикрас?

Форстер откинулся на спинку кресла и посмотрел куда-то вдаль, за голову старой синьоры, словно вспоминая далекие события, и взгляд его столкнулся со взглядом стоящей поодаль Габриэль. Она стояла похлопывая веером по руке и смотрела так, как в цирке смотря на танцующего медведя…

Кажется, даже лейтенанту Корнелли не удавалось вложить в усмешку столько презрительной снисходительности, какую Форстер увидел на лице этой девушки. Словно его появление, это приветствие и предстоящий рассказ были чем-то очень банальным и пошлым, недостойным приличного общества. И ему сразу же вспомнились слова Винсента:

…«Они никогда тебя не полюбят. Они не будут считать тебя ровней. Для них ты только дерзкий выскочка с севера. Второй сорт. Поэтому запомни, главное — они должны видеть то, что ты знаешь своё место. Здесь даже их болонки будут смотреть на тебя с презрением, если у тебя не двадцатиколенное родовое древо, состоящее из одних бари».

И если поведение лейтенанта Корнелли было ему понятно — он был победителем, а Форстер — побежденным, то эти юные синьорины, которые смотрели на него сейчас, как на неведомое насекомое, смогли затронуть ту самую струну в его душе, которой так боялся Винсент.

Наверное, именно поэтому Форстер рассказал самую жуткую и кровавую историю, какую смог вспомнить из тех времен, когда они с Винсом служили в Бурдасе. Историю о том, как туземцы принесли в жертву одного из их сослуживцев, и как их отряд не успел его спасти. Винсент пытался его остановить, но Форстера словно прорвало, и рассказ вышел настолько красочным и живым, что когда он закончился, позади, в гробовой тишине одна из синьорин внезапно упала в обморок.

Пока все хлопотали над бедняжкой, обмахивая её веером и предлагая нюхательные соли, синьора Арджилли похлопала Форстера по руке, и сказала тихо:

— Спасибо, Александр. Это было сильно. Пожалуй, мне потребуется что-то покрепче этого пунша.

— Я принесу, — Форстер встал и посмотрел на Габриэль с вызовом.

Та стояла бледная и глаза её сделались совсем тёмными.

— Вам понравился мой рассказ, синьорины? — спросил он с усмешкой.

На что Габриэль искривила губы в ответной усмешке, прищурилась и произнесла достаточно громко, чтобы он точно расслышал:

— О, разумеется, это был достойный рассказ для подобного события. Что же, мессир Форстер, вы не приберегли его для свадебного тоста? Думаю, невеста бы его оценила! Хотя, если это был только аперитив, кто знает, какие ужасы вы ещё припасли на десерт!

Она с шумом сложила веер, развернулась и направилась прочь, а Франческа бросилась следом.

-Алекс! Какая муха тебя укусила? — спросил Винсент, догоняя Форстера. — Так-то ты собрался понравиться южным дамам? Рассказывая о том, как бедняге Люку вырезали сердце?

— Ты же сказал, что понравиться я должен милой старушке Арджилли? Ну, так я и понравился ей, медведь меня задери! — резко ответил Форстер. — Или нет?

— Понравился-то да, но ты хоть понимаешь, что эти весёлые пташки всю свадьбу будут щебетать только о том, какой ты невоспитанный и грубый, потому что рассказываешь дамам кровавые ужасы! Я ведь тебя просил!

— Знаешь, Винс, зато ни одна из них меня теперь точно не забудет, — усмехнулся Форстер, и прихватив бокалы с вишневым ликером, направился обратно к синьоре Арджилли.

Единственное о чём он не догадывался, что в деле светских сплетен у кузины Габриэль, Франчески, не было равных. И если Габриэль предпочла молчать о возмутительном поведении мессира Форстера, то Фрэн молчать, конечно же, не стала. Вскоре история о том, как «этот ужасный гроу» довел до обморока бедняжку Беатриче, пытался соблазнить жуткими рассказами «старую каргу Арджилли» и оценил Габриэль Миранди в дюжину шляпок и туфель, передавалась шёпотом из уст в уста, обрастая по пути всё более пикантными подробностями.