Как и почему лгут дети? Психология детской лжи - Елена Николаева

Пиаже хотел использовать другое слово, но первое уже прижилось в научной литературе, и теперь каждый раз, используя термин «эгоцентризм», приходится уточнять, что именно имеется в виду.

Ребенок полагает, что все смотрят на мир его глазами и знают ровно столько, сколько знает он. А потому он не может лгать: все, что он сделал, с его точки зрения, доступно всем вокруг, даже если в комнате, где он это сделал, был только он один.

Однако в этом возрасте возможна ложь, обусловленная провокацией взрослого. Мы описывали такую ситуации во введении. Взрослый может задавать ребенку вопросы по теме, непонятной ребенку. Ребенок, обученный быть вежливым со взрослым, может поддакивать ему, считая, что именно так и должны вести себя хорошие девочки и мальчики. Вопросы же, которые задает взрослый, могут определяться исключительно его мерой такта.

– Катенька, тебя папа обижает? – задает вопрос такой провокатор двухлетнему ребенку. Малышка согласно кивает головой, крепко держась за ноги «обижающего» ее папы.

– Он тебя ремнем бьет? – и вновь положительный кивок, сопровождаемый долгим удивленный взглядом ребенка.

– И в угол на горох он тебя ставит? – Девочка может взглянуть на папу в поисках поддержки, поскольку все слова незнакомы, и снова кивает головой. Такой благожелатель может получить любой самый страшный компромат на родителей (который некоторое время назад даже мог бы расцениваться как полностью разоблачающая информация). Но сейчас мы знаем, что детям нельзя задавать вопросы таким образом, поскольку, не понимая о чем идет речь, ребенок, тем не менее, дает положительный ответ.

Между двумя и тремя годами происходит стремительное развитие мозга ребенка, его познание переходит на иную ступень, и в какой-то момент его осеняет, что мама не может знать то, что произошло в ее отсутствие. Вот тогда и создаются все условия для соблазна. И результат – будет ребенок лгать или не будет – полностью определяется тем, какие последствия его ожидают после сообщения правды, и какие – после сообщения лжи. Если ложь будет приносить дивиденды, освобождая от наказания или даруя поощрение взрослых, то она будет усиливаться и становиться все более искусной.

На появление возможности лгать накладывается еще одна проблема – освоение языка. Чтобы качественно соврать, нужно уметь легко подбирать слова и иметь хорошую память. У дошкольников своеобразная память: они легко запоминают и так же легко забывают информацию. Да и лексикон их небогат. Это взрослые осваивают новый язык с помощью словарей и учебников. У ребенка такой возможности нет. Он вынужден сам догадываться о смысле слов, которые говорят ему родители, и воссоздавать структуру грамматических конструкций.

Леонид Пантелеев в рассказе «Буква "Ты"» освещает лишь одну проблему из множества встающих перед ребенком при освоении языка. Он обучал девочку Иринушку азбуке. Когда они дошли до буквы «Я», Иринушка стала воспринимать ее как букву «ты», путая букву с местоимением. Они долго мучались, девочка даже плакала. Но в какой-то момент она удивилась и говорит:

«– Яблоко? Так значит, это буква "я"?

Я уже хотел сказать: "Ну конечно, «я»!" А потом спохватился и думаю: "Нет, голубушка! Знаем мы вас. Если я скажу «я» – значит – опять пошло-поехало? Нет, уж сейчас мы на эту удочку не попадемся".

И я сказал:

– Да, правильно. Это буква "ты".

Конечно, не очень-то хорошо говорить неправду. Даже очень нехорошо говорить неправду. Но что же поделаешь! Если бы я сказал "я", а не "ты", кто знает, чем бы все это кончилось. И, может быть, бедная Иринушка так всю жизнь и говорила бы – вместо "яблоко" – "тыблоко", вместо "ярмарка" – "тырмарка", вместо "якорь" – "тыкорь" и вместо "язык" – "тызык". А Иринушка, слава богу, выросла уже большая, выговаривает все буквы правильно, как полагается, и пишет мне письма без одной ошибки».

Это рассказ. Но каждый ребенок должен решить, что имеет в виду мама, когда говорит: «Это правильно» или «неправильно», «это – хорошо, а это – плохо». Возьмите любую книгу на языке, в котором вы знаете десяток слов, и попробуйте прочесть. Вряд ли вы поймете ее истинное содержание, но зато сможете вволю пофантазировать. Примерно так и поступает ребенок, осваивая язык. Он может вкладывать в слова иной смысл, чем взрослые. Именно поэтому дети иногда меняют произношение слов. Психолог Татьяна Николаевна Ушакова описывала, как ее маленький сын, осваивая русский язык, говорил вместо «сарай» «сырай», явно демонстрируя собственное понимание происхождения этого слова – там сыро. Ребенку еще трудно представить, что слова могут брать начало из недр других языков, и сарай – заимствованное слово.

В моем детстве была популярна песня «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги». Мне было года четыре, я не знала, что такое «тайга», но я сама слышала, как поет самолет в небе. И меня вполне удовлетворяло то, что я восстановила из текста песни: «Под крылом самолет о чем-то поет "зеленое море фтайги"». То есть «зеленое море фтайги» – это песня самолета. Точно так же практически все знакомые мне дети, слушавшие оперу «Евгений Онегин» в дошкольном возрасте, во время выступления известного дуэта вместо «Слыхали ль вы?» слышали «Слыхали львы». То, что в доме Лариных обсуждается проблема того, что слыхали львы, у ребенка не вызывает вопросов. Освоение языка происходит на фоне отсутствия критического мышления: оно будет активно формироваться после шести лет. И вся информация до этого времени воспринимается без сомнений. И это важно, иначе бы дети предпочли не принятие языка родителей, а создание собственного.

Малышам сложно дается понимание слов, обозначающих значимые социальные понятия: стыд, вина, хорошо, плохо. Понимание собственных эмоций происходит на основе анализа того, как ведут себя другие люди. При наблюдении за поведением окружающих, прежде всего родителей, у ребенка формируется так называемая модель психического. Модель психического – это попытка на неосознанном уровне оценить причины, по которым люди ведут себя определенным образом, а также понимание причин собственных эмоций и чувств. Она формируется только в возрасте 3–5 лет, и не мгновенно, а постепенно разворачиваясь на фоне накопления опыта взаимодействия.

Петр Федорович Каптерев (1980) описывает такой случай. Двухлетнего ребенка застали на месте преступления: спрятавшись за шкаф, он ел ложкой варенье из банки.

– Федюша! И тебе не стыдно?

– Нет.

– А когда же тебе будет стыдно?

– Завтра. – Ответив таким образом, ребенок отдает ложку взрослому и идет по своим делам. У него свое понимание того, что такое стыд.

Дети видят мир иными глазами, они обращают внимание на другие аспекты окружающих явлений, чем взрослые. Они не знают, что миром правят деньги, и, как галчата, впечатляются яркими безделушками. Поэтому они могут не запомнить значимых для взрослого явлений, но будут восторгаться тем, что никому, кроме них, не интересно. Подобно кошке английской королевы в сказке Самуила Яковлевича Маршака, ответившей на вопрос о том, что она видала при дворе, – «видала мышку на ковре». Дети, глядя на окружающие их явления, видят и понимают лишь то, что доступно и привычно в соответствии с имеющимся опытом.