Соправитель - Влад Тарханов

государства или исчезновения одного из супругов в «неизвестном направлении», но даже и тогда, исковое заявление попадало в Духовную консисторию. А в случае, отказа одной из сторон, проще было пойти на убийство и отбыв причитающийся по закону срок, выйти на свободу с чистой совестью и паспортом. Помнится, в прошлой жизни, ещё в СССР ходили всевозможные анекдоты о том, почему процент разводов в офицерских семьях самый низкий, по сравнению с другими профессиями. А ответ состоял в том, что на страже целостности «первичной ячейки советского общества» стоял политотдел и негодник, пытающийся её разрушить рисковал не только переездом в места с пониженной комфортностью проживания, но и лишением партбилета, а далее перспективой вылета в народное хозяйство. Но на фоне святых отцов из Духовной консистории, замполиты и начпо всех уровней выглядели как милые, добрейшие дедушки.

Воистину, от трагедии, до комедии один шаг. Супруги, единодушно решившие разойтись, вынужденно шли на обвинение одного из них в прелюбодеянии, ибо это был практически единственный вариант разбить опостылевшие цепи Гименея за относительно разумный срок и с приемлемыми затратами на подкуп свидетелей, очевидцев, альфонсов, дворников, городовых, соседей и пр. У меня всё время не доходили руки, дабы разгрести эти авгиевы конюшни, но кое-что я таки успел сделать. А именно подписал Именной Указ, коим разрешил своим подданным, которые по обоюдному согласию решили развестись, после получения письменного заключения об решении всех имущественных вопросов и обеспечении интересов как самих супругов, так и их несовершеннолетних детей обращаться с соответствующим прошением на высочайшее имя. Одновременно в Высочайшем повелении, адресованном Министру Внутренних дел, в словесной форме рекомендовал, распространить нормы вышеупомянутого Указа и на односторонние просьбы супругов, но лишь в том случае «если их деяния и труды весьма полезны интересам державе нашей». Вот, наш семейных медикус и уповает на слово государево. Ну что же, поспособствуем уважаемому профессору, но на всякий случай, возьму небольшую паузу, ибо следует поручить своим доверенным людям провести некоторый аудит, а говоря проще всё разнюхать. Да и заодно и намылить шею Сандро «за подачу непроверенной информации».

К чести для Вячеслава Авксентьевича, все его слова подтвердились, а к счастью для Марии Михайловны также подтвердилась ценность её для науки. А посему, профессор получил долгожданную свободу и немедля обвенчался со своей ненаглядной Катенькой. Его бывшая супруга вместо бесплатной путёвки в Сибирь, возглавила одно из направлений в Менделеевском центре, а её жалованье позволяла вести более чем достойный образ жизни. Казалось, что все остались довольными, но нет ничего опаснее, чем месть умной женщины, которая в силу разгула своих эмоций становится настоящей дурой. Бедная Маша потихоньку возненавидела весь род мужской, обвиняя его во всех своих бедах, как явных, так и выдуманных. И вот, когда она привыкла получать удовлетворение от создания максимально возможных неудобств своему бывшему мужу и его страданий, а также возможность объяснять любые жизненные проблемы происками «тупых и самодовольных мужланов», ей сделали предложение, от которого невозможно было отказаться.

И во всём этом виноват этот деспот, сатрап, самодур и узурпатор престола, сиречь Император Михаил II. И пусть она получила финансовую независимость и возможность спокойно заниматься наукой, всё это ничего не значит. Главное, её «бывший» обрёл свободу и блаженствует с этой дурочкой Катькой Достоевской, а вот этого она простить не может и не хочет. Царские милости не что иное как завуалированная форма утончённого унижения. Ну, ничего, она сумеет отомстить. Тут очень кстати, её братец по великому секрету поделился деталями поручения переданного от имени Государя, по юридическому обоснованию введения в России соправления царствующего Императора и Цесаревича. Пожалуй, черкану я пару строчек своему старому знакомому юности, коей перебрался в Британию и перешлю с оказией. А он уж придумает как использовать сии сведения.

И тут же вспомнилась фраза из фильма: «Где у вас течёт? — У нас всюду течёт». И это правда.

Глава четвертая. Мы, Николай Вторые

Глава четвертая

Мы, Николай Вторые

Станция Дно[1]

10 мая 1889 года

Утром мажу бутерброд —

Сразу мысль: а как народ?

И икра не лезет в горло,

И компот не льется в рот!

(Леонид Филатов)

В. кн. Николай Михайлович

Это обидное чувство, когда до короны всего один взмах рукой, одна фраза, каких-то пять секунд. И ты не можешь их сделать. Императорский поезд встал на станции Дно. Причина остановки была простая: у пошедшего вперед эшелона с конногвардейцами сломался паровоз, его сейчас должны были срочно заменить. Но время шло, как же быстро шло время! Ему пришлось неделю проторчать в Санкт-Петербурге, изображая личное участие в разгроме мятежа гвардии, а потом эта быстрая и глупая инсценировка похорон императора, на которой кроме него присутствовали только те дипломаты, чьи миссии остались в старой столице, не спешившие перебраться в Москву. И если в городе на Неве удалось более-менее быстро восстановить порядок, то Москва молчала. А в Первопрестольной и Государственный совет, и Сенат, и Кабинет министров, и Генеральный штаб, черт возьми! А более всего Николая возмутил тот факт, что третьего мая в той же древней и одновременно новой столице рано утром вышел манифест Государя Михаила Николаевича о введении соправления, где он, старший сын царя, Николай, объявлялся этим самым соправителем! В обед эти газеты появились и в Санкт-Петербурге. Но маховик заговора был уже запущен. Конечно, он выпустил манифест от своего имени, но…

Вышел прогуляться на перрон. Почему-то это место ему не понравилось. Вроде бы станция, как станция, но что-то было неправильным и в этой станции, и в этой остановке. Какой-то голос свыше подсказывал, что не стоило тут останавливаться. Кто его знает, почему. Николай быстро вернулся в вагон, запросил кофе с коньяком. Потом передумал. Заменил коньяк на водку, а кофе на чай. Вскоре принесли требуемое. Он махнул стопку благословенной в полном одиночестве: видеть кого-нибудь ему совершенно не хотелось. Чай, как он и любил, принесли сразу три стакана. Он какое-то время понаблюдал за тем, как тает в янтарной жидкости кусочек сахара, потом стал хлебать жадно, большими глотками, почти обжигая себе горло, так выпил два стакана подряд и только третий пил уже не спеша, вдумчиво. Но мысли его были так далеки от станции Дно, на которой Николаю Второму рекомендовано было не задерживаться: плохая примета. Но остановка затянулась. Надо всё-таки размять ноги…

Примерно через пол часа, когда адъютант сообщил, что можно отправляться, соправитель Императора Всероссийского, цесаревич Великий Князь Николай Михайлович, затянутый в мундир ротмистра гвардии, направился к своему личному вагону императорского поезда. Не смотря на промозглую и одновременно сырую погоду его шинель была расстёгнута, открывая лунному