Пока смерть не обручит нас. Книга 2 - Ульяна Соболева

— У него таких сотни. Я привыкла считать его шлюх, особенно считать их трупы!

Еще один нож под ребра, и я с трудом держу удар, с трудом стою на ногах. И перед глазами та записка… в темнице с проклятиями.

— Он потрахается с тобой еще раз десять, ну двадцать, если очень повезет и найдет себе другую игрушку. А ты… ты будешь валяться на дне реки с камнем на шее. А родишь — отберет твоего сына и отдаст мне. Мне! Понимаешь? И я буду его ненавидеть. Я буду желать ему смерти, как и тебе! А если родится девочка она будет проклята, как и все мы. Я отдам ее замуж за жирного, старого, жестокого борова, чтоб она всю свою жизнь жалела о том, что родилась на свет и проклинала ту, кто ее родил! И только я буду согревать постель Моргана до самой смерти. Только я буду сидеть рядом, только я буду называться я его женой. Меня он будет любить… а тебя просто иметь.

— А ты каждую его шлюху отправляешь прочь с мешком золота и провожатыми? Или я удостоилась особой чести?

Выпалила ей в лицо, сжимая кулаки. Потому что права она. Потому что для Моргана Ламберта я никто. Потому что, если бы я могла родить моих детей ждала именно такая участь.

— По-разному. Скажем так — тебе пока повезло.

Прозвучало угрожающе, но я ее не боялась. Сейчас ее образ для меня сливался с образом Алины, которая восседала на столе у Миши и кокетливо кусала губы. И здесь, и там он предпочел ЕЕ. И здесь, и там, мне хотелось свернуть ей шею.

— Я никуда не побегу. Моя участь не хуже твоей. Я не знаю, что лучше валяться на дне реки или каждый раз смотреть, как тебе предпочитают другую. Снова и снова. Выбирают не тебя.

— Побежишь! — надвинулась на меня сжимая хлыст, — А не побежишь — сдохнешь!

Замахнулась и я в ужасе услышала оглушительное ржание, Агнес обернулась и Азазель, ставший на дыбы, собрался обрушиться на нее копытами.

Я бросилась к коню. Хватая за поводья и оттягивая назад.

— Тшшш, тихо, мой хороший. Успокойся. Никто не кричит. Тшшш… тихо. Никто никого не ударит.

— Азазель! — взвизгнула герцогиня, — Ко мне! Иди ко мне! Немедленно!

Но конь тыкался мордой мне в лицо и фыркая терся о мою щеку. Узнал. Защитил. От благодарности защемило сердце, и я прислонилась головой к мощной шее коня.

— Ко мне, я сказала!

Приблизилась еще на шаг, размахивая хлыстом, и конь пронзительно заржав не дал ей подойти ни на шаг, став между мной и ею, перебирая стройными ногами и всем своим видом выражая явную агрессию, направленную на герцогиню.

— Проклятая тварь! Ты еще об этом пожалеешь!

— Он ненавидит хлыст. Уберите его, и он успокоится!

— Заткнись! Не указывай мне, что делать!

Она ударила хлыстом по юбке и пошла прочь, по направлению к деревне. Споткнулась, вступила в навоз, поскользнулась и чуть не растянулась возле лужи. Оливер хотел подхватить ее под руки, но она замахнулась на него хлыстом.

— Не смей прикасаться ко мне, убожество! Руки прочь!

Посмотрела на коня, потом на меня таким взглядом, что мне показалось ее яд обжег мне лицо. Мельник побежал за ней.

— Ваша Светлость, я предоставлю вам своего коня или повозку.

— Давай! Да поживее!

Азазель снова фыркнул и обслюнявил мне щеку.

— Вам стоило согласиться с ее предложением.

Позади меня стояла Мардж с пустым ведром в руках.

— Вы бы спасли нас всех…

— От чего?

— От смерти. — тихо ответила она и поставила ведро на землю.

— В городе опять беспорядки. Вчера исдохли три коровы и коза. Одна у молочницы и две у булочника Рауля. А сегодня утром пропал младенец из колыбели, младший сын Азалии. Его крестили в прошлое воскресенье. Первый мальчик, родившийся в Адоре в этом году…

— Как это пропал?

Арсис налил молока в кружку и отпил большими глотками, вытер мясистый рот рукавом. Он выглядел очень взволнованным, но вида не подавал. Точнее старался не подавать.

— Вот так. Утром мать проснулась, а младенца нет и окно открыто.

— Это как спать надо было чтоб не слышать? Видать снова брагу хлестали с муженьком.

— Какая разница, Мардж? Ребенок-то пропал! Младенец пару месяцев от роду! Точно не своими ногами ушел!

— Снова говорят о ведьме?

— Снова говорят, — сказал Арсис и посмотрев на меня, вышел из кухни. Мардж погрузила руки в тесто и лишь слегка нахмурилась. Я машинально разбила яйцо и влила в миску.

— Зачем искать виноватых. Всегда нужна ведьма. В прошлом году началась лихорадка у скота, тоже ведьму искали. — проворчала себе под нос Мардж. — Младенец пропал — ведьма украла. Бред! Людям лишь бы вину на кого-то свалить и собственной не увидеть!

Повернулась ко мне.

— Можно еще одно яйцо. Найдут младенца. Бабка поди унесла, когда орал ночью подле матери пьяной.

А сама все сильнее и сильнее тесто вымешивает, так что вены на запястьях появились. И напряжение в воздухе повисло. Я его кожей ощутила.

Тогда я все еще не поняла, что Мардж имела ввиду, почему говорила о смерти… Я была погружена в саму себя, я снова и снова возвращалась к своему видению. Оно не давало мне спать. Бледное лицо Миши, лежащего на снегу. Смерть была для меня там… в той реальности, где пылает наша машина, а здесь мне казалось, что я в адском плену в самой преисподней. И у Дьявола слишком родное для меня лицо. И нет отсюда никакого возврата обратно… Знаю, да, что если был вход можно найти и выход… но где его искать? В чем он прячется этот выход? Где замаскирован, кем и зачем?

* * *

Я расчесывала длинные волосы, глядя застывшим взглядом в никуда, думая о словах Агнес и понимая насколько она права. Может стоило рискнуть, взобраться на спину Азазеля и мчать куда глаза глядят в сторону леса и подальше от этого человека, который использует меня только для одной цели. Лучше умирать, не утратив свою гордость, не предав любимого и не осквернив свои чувства, а не барахтаться в реке с камнем на шее, когда Ламберт поймет, что я бесплодна и найдет себе новую оллу… От мысли об этом стало еще больнее и я выдрала прядь волос, прикусила губу. И что ранит сильнее — мысль о том, что я предаю Мишу, который возможно прямо сейчас умирает в снегу или мысль о том, что Морган предаст меня… предаст, не дав ни единого обещания.

Я была настолько поглощена своими мыслями, что не услышала стук копыт за окном, не услышала чьи-то шаги за дверью маленькой пристройки, пока они не распахнулись настежь, скрипя несмазанными петлями, и я не обернулась всхлипнув, чтобы увидеть, как входит герцог, наклонив голову и снимая на ходу перчатки. Резко отвернулась и сжала сильнее гребень, стараясь не смотреть на него через зеркало. Мне вдруг захотелось ослепнуть, перестать видеть его лицо и избавиться от наваждения. Герцог захлопнул за собой дверь и в несколько шагов пересек комнату, чтобы с шумом втянуть запах моих волос, сжав мои плечи горячими ладонями.