Джулия. Сияние жизни - Звева Казати Модиньяни

Джулия открыла первую страницу и прочла: «Посвящается моей матери, которая любила меня такой, какая я есть». Эта мягкая застенчивая женщина предпочла смерть непосильному грузу воспоминаний. Она ушла сознательно, оставив Джулию одну в этой безжалостной жизни. Если бы мать была рядом, она помогла бы Джулии справиться с ее трудностями.

Зазвонил телефон.

– Привет, дорогая! – Радостный голос Гермеса прервал ее грустные размышления.

– Хоть один человеческий голос в этом необитаемом доме! – обрадовалась Джулия. – Гермес, мне так одиноко!

– Сейчас я тебя развеселю.

– Правда? – обрадовалась Джулия. – Тогда не тяни, говори скорей.

– Достань заграничный паспорт и жди меня. Через полчаса я за тобой заеду, и мы помчимся на аэродром, чтобы успеть на лондонский рейс. Нам уже забронирован номер в отеле «Клэридж». Вернемся завтра к вечеру.

– Гермес, объясни все толком. Я ничего не понимаю, – растерянно пробормотала Джулия.

– Тут и понимать нечего, просто нам с тобой повезло. Один мой пациент, очень богатый и очень капризный, хочет, чтобы я его завтра непременно осмотрел. Разумеется, в его лондонском доме. Теперь ясно?

– Теперь ясно, но только… – Джулия запнулась.

– Что только?

– Да ничего, просто я не уверена, стоит ли оставлять Джорджо одного. Я говорила тебе сегодня утром, что его поведение беспокоит меня последнее время. – Джулия разрывалась между Гермесом и Джорджо: с одной стороны – материнский долг, с другой – желание побыть вдвоем с любимым.

– Джорджо – взрослый парень, – возразил Гермес. – А если ты беспокоишься о том, что ему придется ночевать одному в пустом доме, попроси Амбру приехать, думаю, она тебе не откажет.

Предложение было и впрямь очень заманчивое. Побывать в Лондоне, побыть с Гермесом в «Клэридже», что могло быть прекраснее?

– Уговорил, – согласилась она наконец. – К твоему приезду буду готова.

– Заеду через полчаса, – пообещал Гермес. – До встречи, дорогая.

Положив трубку, Джулия поспешила в спальню, волнуясь, как молодая девушка перед свиданием. Она сложила косметику, достала из комода белую шелковую рубашку с ручной вышивкой. Неожиданно в голове зазвучала старинная песенка, которую ей пел в детстве дедушка Убальдо:

Волшебство твоих девичьих грез,

Дальний берег, ночная прохлада,

Красота увядающих роз

И серебряный дождь звездопада.

Дедушка был ее единственным настоящим другом. Это он научил ее ничего не бояться, он привил ей любовь к жизни, в которой отводил приключениям не последнюю роль. На секунду она увидела его веселые хитрые глаза, и ей даже показалось, что дед заговорщицки ей подмигивает.

Уложив вещи в дорожную сумку, Джулия зашла в комнату Джорджо: надо было сообщить сыну, что она уезжает, а для этого требовалась его телефонная книжка. «Ну и беспорядок! – сердито подумала она, извлекая телефонную книжку из-под груды пластинок, – что тут можно найти?»

Набрав номер Фабио, она представилась:

– Говорит мама Джорджо Равелли, попроси его, пожалуйста, к телефону.

На другом конце провода воцарилось странное молчание.

– А Джорджо у меня нет, – растерянным голосом ответил мальчик.

– Как нет? – удивилась Джулия. – Разве вы не собирались сегодня вместе заниматься?

– Я его вообще сегодня не видел. Джорджо не был в школе.

– Не знаешь, где он может быть?

– Понятия не имею, – ответил Фабио, – я думал, он заболел.

Джулия положила трубку, забыв даже попрощаться. Значит, Джорджо стал ей врать? Почему? Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Где же он провел утро? Куда отправился после обеда?

В поисках ответа она стала машинально открывать дверцы шкафа, выдвигать ящики, перекладывать пластинки и кассеты, заглядывать в шкатулки и коробочки, к которым Джорджо с детства питал слабость. Ей попадались огрызки карандашей, значки и старые монеты, фотографии рок-певцов, вырезанные из журналов, безрукие солдатики, сломанные фигурки игроков от настольного футбола, и вдруг среди этого обычного мальчишеского хлама она увидела золотую цепочку и кольцо с аквамарином.

Несколько секунд Джулия бессмысленно разглядывала находку, а потом, почувствовав, что ноги не держат ее, опустилась на стул и горько заплакала.

Садовник, орудуя лопаткой, выкапывал корни георгинов и большими заскорузлыми руками бережно очищал их от налипшей земли.

– А теперь что ты будешь делать? – спросила пожилая синьора, внимательно следившая за действиями садовника.

– Сложу их в ящик и уберу до весны в теплицу. Я каждый год это делаю.

– Зачем?

– Чтобы весной снова посадить, – терпеливо объяснил садовник. – В нашем климате их нельзя оставлять на зиму в земле, обязательно замерзнут. Прощайте тогда, георгины!

– Неужели правда? – Синьору Вассалли поразила услышанная новость. Когда-то она, конечно, знала об этом, но теперь забыла и открывала мир заново, как ребенок. – Можно я буду тебе помогать?

– Не надо, синьора, работа эта грязная и тяжелая, вы устанете. Если, не дай Бог, заболеете, отвечать придется мне.

– Мы никому об этом не скажем, – продолжала уговаривать его старушка. – Пожалуйста, позволь, а то мне скучно.

Садовник разогнулся и, промычав сначала что-то невнятное, хмуро сказал:

– Извините, синьора Серена, но эта работа не для вас. Займитесь чем-нибудь другим. И больше не отвлекайте меня, прошу вас.

Старушка обиженно надулась.

– Ты старый противный дурак! – сердито сказала она. – Вот пожалуюсь Помине, она тебе задаст. – И, резко повернувшись, направилась к калитке.

– Чтоб ты провалилась, чертова старуха, – проворчал себе под нос садовник, которому не хватало терпения беседовать с хозяйкой.

Синьора Вассалли уже подходила к ограде, когда у калитки затормозила голубая «Альфа-Ромео». Левая дверца открылась, и из машины вышла стройная высокая молодая женщина с копной белокурых волос, загорелым лицом и приветливым взглядом.

Старушка посмотрела на блондинку с любопытством, и та улыбнулась ей.

– Добрый день, синьора, – сказала она таким дружеским тоном, будто знала Серену Вассалли всю свою жизнь.

– Добрый день, милочка, – приветливо ответила старушка.

– Вы не скажете, эта дорога ведет в Комо?

Садовник, находившийся в нескольких метрах от калитки, услышав разговор, готов был уже пуститься в объяснения, но в последнюю секунду передумал. «Пусть лучше старуха с ней разбирается, – решил он, – какое-никакое, а занятие. Хоть меня ненадолго в покое оставит, а то ведь совсем работать не дает».