Воспоминания охотника - Николай Михайлович Мхов
Шрифт:
Интервал:
— Спокойно, собачка, спокойно, милая!
Телу жарко. Кепка откинута на затылок. Дыхание еле переводишь, пальцы сжимают шейку ложи. Я смотрю на Костю — от него, как от Джильды, идет пар.
Стойка… Выстрел…
— С полем!
В ягдташе приятный вес дичи, щеку греет выбравшееся из-за леса солнце, радостная бодрость наполняет душу.
Стрелял Константин почти всегда навскидку, метко, но никогда не хвастался добычей и терпеть не мог вранья о потрясающей стрельбе без промаха.
— Мне понятна фантазия охотника: уж больно поэтична обстановка! Невольно прикрашивают, придумывают какую-нибудь чепуховинку для вящей картинности. Правда, от этого обычно картина краше не получается, и рассказчик не выглядит лучше, но ему кажется — добавок необходим, — добродушно смеется Костя, вспоминая какой-нибудь охотничий рассказ с «добавком».
Но когда увлекшийся охотник, переступая нормы возможного, пылко жестикулируя, начинал изображать, как с одного выстрела у него «валится» пара, как на тяге «бьет дуплетом» и вальдшнепы «камнем падают прямо в ноги», Костя бесцеремонно останавливал «меткого» стрелка:
— Хватит, дорогой, а то всю дичь перебьешь!
Хорош, красив он был в момент выстрела.
Шумный взлет, резкий удар, короткая команда:
— Даун! — и спокойное, улыбающееся лицо достигшего цели человека.
Эжекторы, как из бутылки пробку, щелкая выбрасывают гильзы. Костя продувает стволы, минуту стоит неподвижно, небрежно кинув на руку разложенное ружье, негромко окликает:
— Гоп! — И приказывает: — Ищи!
Собака стремительно бросается вправо, влево и замирает, с ходу упершись передними лапами в кочку у куста.
— Тубо!
Константин подходит, гладит и из-под носа поднимает убитую дичь. Все это проделывается им спокойно, не спеша, с уверенностью в безошибочности своих действий.
Мне думается, что движения зверя красивы потому, что они инстинктивны. И охотник тогда красив, когда непроизвольно отдается страсти и, уподобляясь зверю, забывая обо всем, без позерства, без рисовки, инстинктивно производит нужные движения.
Жизнь в шалаше, обладая многими прелестями, не обходится и без неприятных случайностей.
Однажды, вернувшись с охоты, мы застали у шалаша трех молодцов с весьма агрессивными намерениями.
— Водка есть? — не здороваясь, обратился к Константину Васильевичу чумазый, веснушчатый малый в зеленой шляпе.
Собаки зарычали.
— Папаша! — примиряюще предложил другой, в сандалетах на босу ногу. — Закусим, выпьем и разойдемся, как в море корабли!
Константин молча, сдвинув брови, изучающе приглядывался к ним. У Марго на загривке вздыбилась шерсть, Джильда, лязгая, показывала зубы.
— Вот что, ребята, — сказал я, беря собаку на сворку, — идите-ка вы подобру-поздорову!..
— Ну зачем же идти? — ухмыльнулся Константин. — Посидим, поговорим, познакомимся. Видишь, хлопцам выпить захотелось — придется угостить!
Неожиданный оборот разговора насторожил незнакомцев.
— Ты, папочка, — угрожающе поднялся третий — худой, высокий, с рябинами на впалых щеках, — шуточки шути с шутниками. Я, папочка, могу шутя серьезное сделать! И если у тебя, папочка…
Дальше договорить он не успел — Константин так рванул его за руку и вывернул ее к спине, что малый присел и покрылся бурыми пятнами.
Двое бросились было на помощь, но собаки свирепо зарычали, и они остановились.
— Если пошевелитесь, спущу собак! — пригрозил я.
— А ну, выворачивайте карманы — черт вас знает, кто вы такие! — приказал Константин.
В карманах оказалась всякая ерунда: спички, папиросы, перочинный нож, платок, кусок колбасы в газетной бумаге, скомканные рублевки.
Константин отпустил высокого и спокойно констатировал:
— Дураки вы и прохвосты! Руки о вас пачкать противно, а надо бы поучить. Разжигайте костер!
Через полчаса над огнем висел чайник и котелок с варевом, пристыженные ребята рассказывали о незадачливом своем похождении. Работали они на торфодобыче и малость подгуляли в соседнем поселке, потом с кем-то подрались и отправились в лес «привести себя в чувство». Бродили, бродили, да и наткнулись на наш шалаш.
Уходя на охоту, мы обычно прятали в укромном месте продукты и ценные вещи. Ни водки, ни закуски в шалаше ребята не нашли, но, увидав, что нас всего двое, да к тому же оба немолоды, решили «взять на испуг».
Константин принес бутылку. Выпили, пообедали. Ребята так были сконфужены, так покаянно молили «простить заради Христа» и так рьяно благодарили за «наставление», что мы «простили» и предложили переночевать у нас. Но им с утра надо было выходить на работу, поэтому, расспросив подробно о дороге, еще и еще раз извинившись и пообещав «век не забыть дорогое знакомство», отправились восвояси.
Но случались и другие неожиданности. Особенно знаменательна была последняя из них.
В тот август мы обосновались на крутом берегу Оки, километрах в десяти от большого села, не в шалаше, а в палатке. Охотились больше на болотную мелочь и утиные выводки. У нас была лодочка, и мы часто с удочками проводили в ней утренние и вечерние часы.
Сидим так-то вот раз, погруженные в созерцание неподвижных поплавков, упиваемся солнечным простором, блаженствуем, околдованные бездумным покоем.
Вдруг закатистый хохот выводит нас из сладостного оцепенения. Поднимаем головы и, удивленные, видим двух девушек с хлопцем. Они сидят на краю берега, болтают босыми ногами и заливаются неудержимым смехом.
— Извините! Пожалуйста, извините! — крикнула девушка в голубой повязке. — Вы так замечательно клюете носами — невозможно удержаться. Поплавки не шевелятся, а вы клюете!
— Откуда вы появились? — спросили мы их.
— Вон оттуда! — протянула руку в сторону далекого села другая девушка.
Смотали удочки, подъехали к берегу, вылезли. Оказались комсомольцы из соседнего колхоза. Знакомство состоялось быстро. Завязался разговор, посыпались шутки, остроты. В колхозе они работали на животноводческой ферме, одновременно учились на общеобразовательных курсах.
Через час Константин Васильевич был по-приятельски со всеми на «ты», Витя называл его Васильичем, а Катя с Олей — дядей Костей. Наши новые знакомые с удовольствием приняли приглашение почаевничать у палатки. Вокруг костра поднялась веселая суетня. Девушки готовили завтрак, Витя хлопотал у огня.
— Вот она, наша советская молодежь! Что общего с теми обормотами? Жалко, нет Стеши! — расхваливал Константин нежданных друзей после их ухода.
В тот охотничий месяц Катя с Олей и Витей, а с ними и их товарищи были частыми нашими гостями. С ними было так легко и так приятно, что Костя перед отъездом взял с них слово приезжать к нему в город.
— Жена у меня великая мастерица угощать, от ее изделий невозможно оторваться, — радушно соблазнял их Константин Васильевич.
Виктора он обещал устроить к себе на завод и в вечерний техникум.
Нас провожала чуть не вся колхозная комсомолия, и мы, отослав вперед машину, с удовольствием прошли с ними пять километров до большой езжалой дороги.
Константин Васильевич сдержал свое слово: поздно осенью, после уборки картофеля, Виктор был принят на завод учеником в токарный цех.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!