Ураган в сердце - Кэмерон Хоули

– Полагаю, так, – хмуро кивнул он. – Только вот что я тебе скажу: это не будет тот тип из Филадельфии, кого мы приглашали к Сэму Харроду.

– Мэт, ты не можешь винить никого из врачей за то…

– Черта с два не могу. Могу и виню. До того как он взялся за Сэма.

– Ты просто не любишь врачей, вот и все.

– А за что мне их любить? Ты ж знаешь, что они пытались со мной сделать. Да если б я их послушался…

– Как тебе этот доктор Карр показался?

– Ничуть не хуже любого из них, полагаю.

– Ты ведь можешь позвонить кое-кому, расспросить про него, верно? Во всяком случае, можешь выяснить, чего он стоит.

– Кому мне звонить?

– А кто тот врач у Джадда, ты знаешь?

– Да этот миляга Хьюис, – сердито выговорил Мэтью сквозь стиснутые зубы, виня себя за то, что позволил Роджеру Старку уговорами добиться от него приглашения доктора Лаймана Хьюиса следить за воплощением новой блажи компании под названием «Программа оценки состояния здоровья руководства», которую Хьюис незамедлительно с выгодой использовал для расширения собственной частной практики. – А сделать я должен вот что: я сам туда поеду.

– Мэт Крауч, ты из этого дома – ни ногой! Туда ехать никак не меньше сорока миль, а при том, что дождь идет…

– Черт, я должен что-то сделать!

– Возьми и позвони Говарду Роббинсу. Он когда-то был президентом медицинской ассоциации, так ведь? Во всяком случае, он тебе хоть что-то про больницу эту расскажет, есть ли у них там условия.

Мэтью метнулся к телефону, схватил справочник: для него действия были лучшим средством избавиться от напряженного состояния.

– Его домашний телефон Тринити – 2 – 8604.

Крутя диск, Мэтью бросил вопросительный взгляд на жену, гадая, откуда ей известен телефон его врача. Должно быть, запомнила. Но зачем? Неужели все еще волнуется за него? Никаких гадостей у него нет, сейчас, во всяком случае. Он ту кочку давным-давно одолел. Вот что должен всякий мужчина делать: одолевать кочки, научиться выстаивать, когда отовсюду жмет. Это он и пытался втолковать Джадду. Убеждал его снова и снова. А Джадд просто не слушал. Зато теперь послушал бы. Человек о многом думает, лежа на больничной койке.

Вдруг его словно кольнуло, будто кто под дых ударил исподтишка. А конференция?! Она на первое апреля назначена. Всего пять недель. Джадд же из строя выбыл, по крайней мере, на два месяца.

Тут он расслышал, как у него за спиной причитала Эмили:

– Просто в голове не укладывается, каким ужасом это обернется для Кэй.

Пока Джадда Уайлдера везли на каталке по длинному коридору, у него вновь появилась та же иллюзия, что и в карете «Скорой помощи»: ощущение, будто его перенесли куда-то далеко-далеко. Только сейчас, чего прежде не было, появился вызывающий тревогу предел движения. Лежа на спине и устремив взгляд вперед, Джадд воспринимал лампы на потолке, как ярко сияющие указатели расстояния вдоль неземного голубого бульвара, повторяющееся подтверждение того, что его везут все дальше и дальше по дороге с односторонним движением, которая едва существует только в поле его зрения и исчезает сразу позади него, не давая возможности вернуться, отрезая путь к избавлению.

Озадаченный несуразицей, Джадд попробовал побороть навязчивое ощущение летаргии, заставить себя отчаянным усилием удержать то, что так быстро ускользало. Теперь его страшило осознание того, что все, чего он добился в Нью-Йорке, вот-вот пойдет прахом. Никто не будет знать об обещаниях, на которых он настоял, об обязательствах, которые агентство согласилось взять на себя. Должен же быть здесь где-то диктофон. Надо бы все это записать, пока не станет слишком поздно.

– Тише, тише, мистер Уайлдер, успокойтесь, пожалуйста, – удержал его кто-то, чей голос походил на женский, но не особенно. Отдаваясь в голове, он, казалось, звучал и как мужской, и как женский, сливаясь в нечто среднее из голосов Кэй, мистера Крауча, Глории и полицейского, врача со смуглой кожей в «Скорой помощи» и медсестры с холодными пальцами, которая расстегивала ему рубашку, – слившиеся воедино голоса всех тех, кто постоянно твердит ему: успокойтесь… успокойтесь… успокойтесь… успокойтесь…

– Вот мы и добрались, мистер Уайлдер.

В отчаянии он сделал последнюю попытку подумать, закрыв глаза и сжав кулаки, чувствуя, как от жара мозг его стал похож на выжатую досуха губку, из которой, дави не дави, уже ничего не выжмешь. Нью-Йорк – это слишком давно, слишком далеко.

Он все же расслышал голос, в котором звучала крайняя озабоченность: «Мэри, вызовите доктора Карра», – а потом стихающий звук убегающих по коридору шагов все дальше и дальше, пока наконец не пропали вдалеке.

В третий раз за минувший час Аарон Карр мягким толчком открыл дверь палаты № 24, хмурясь на призрачные очертания кислородной палатки: еще одно свидетельство допущенного им промаха. Миссис Коуп, старшая медсестра на этаже, все еще дежурила, сидя под маленькой лампочкой торшера, единственного источника света в полутемной палате. Самочинно покинув дежурный пост, она нарушила правила и заведенный порядок, мириться с чем было нельзя, однако после того, что произошло, у доктора Карра пропало всякое желание укорять кого бы то ни было, кроме себя самого.

Если попросту, он потерял голову, ударившись в панику, когда молоденькая сестра влетела к нему в кабинет и выпалила, что больной вот-вот впадет в шок. Никакого шока не было, не было даже такой опасности, и все же, торопливо шагая по коридору, доктор задним числом винил себя за то, что снял тогда, в отделении скорой помощи, кислородную маску и распорядился поставить палатку еще прежде, чем полностью вник в ситуацию. Слово – не воробей, отменить распоряжение было невозможно, тем более после того как явилась миссис Коуп и взяла бразды правления.

Оставалось только надеяться, что миссис Коуп никогда даже в руках не держала «Анналов» с его статьей «Кислородная палатка как причина психологической травмы», где осуждалось беспорядочное применение кислородной палатки, которая настолько запугивает пациента, что дает невротические последствия, столь часто возникающие при коронарных заболеваниях. Доктор Карр даже написал тогда: «Слишком часто распоряжение поставить палатку является действием лечащего врача, думающего прежде всего о себе и только во вторую очередь о пациенте, в первую голову озабоченного тем, как бы защитить самого себя от нареканий».

Едва кончики его пальцев дотронулись до теплой кожи больного, Карр сразу понял, что никакого подлинного шока нет, а есть нейрогенная симуляция, однако к тому времени миссис Коуп уже развернулась вовсю. Может, он все же остановил бы ее, если бы не отвлекся на какое-то время, осознав, что допустил еще одну ошибку. И эта тоже была из разряда тех, в которых он то и дело обвинял своих коллег: не придал должного значения психологическому воздействию коронарной окклюзии. И ведь не то чтобы недосмотрел: мысль об этом явилась сразу, стоило ему лишь взглянуть на регистрационный бланк Уайлдера, – только как-то так вышло, что он ввел себя в заблуждение, решив, что больной отказывается принимать свой сердечный приступ за реальность. Уж его-то, после нескольких лет работы в клинике Аллисона, как никого не должно было обмануть показное внешнее самообладание, довольно часто наблюдаемое у мужчин, чья жизнь проходит в крупных корпорациях.