Танцующий в темноте - Т. Л. Мартин

— Ага, — говорит он, что-то темное пляшет в его золотисто-карих глазах, — значит, она действительно говорит. Я уже начал переживать, что с ней что-то не так.

Горечь обжигает мой язык, умоляя дать ей волю. Но, каких мужчин я ожидала найти в подобном месте? Вспоминая причину, по которой я здесь, я проглатываю свое отвращение к тому, чтобы подшутить над ним. Мне нужно сыграть свою роль, если я собираюсь подобраться достаточно близко к этим людям, чтобы выяснить их причастность к исчезновению Фрэнки.

Мои губы слегка изгибаются, мой указательный палец игриво поглаживает его ладонь, когда он отпускает мою руку.

— Я делаю больше, чем просто говорю.

Низкий смешок срывается с его губ, когда он наклоняет голову. Его глаза сужаются.

— Посмотрим.

Прежде чем я успеваю ответить, он указывает на мужчину в левом конце стола, и я опускаюсь на свое место.

— Это Феликс, мозги братьев Мэтьюзз.

Братья.

Райф снова ухмыляется, и, клянусь, он как будто читает мои мысли. Дрожь пробегает по позвоночнику при этой идее, напоминая мне следить за каждым выражением своего лица.

Феликс протягивает руку, но он не встает, и я рада. По крайней мере, одним притворством меньше.

— Не обращай внимания на Райфа, — бормочет он, криво ухмыляясь мне, пока мы пожимаем друг другу руки. — Не все из нас подонки. — Райф закатывает глаза.

— Не позволяй ему сбить тебя с толку, сладкая. Он такой же мудак, как и все мы. Некоторые из нас просто не прачут этого.

Я оглядываюсь на Феликса. Он, наверное, на добрых пять лет старше меня, но у него более молодое лицо, чем у других: мягкие черты и большие глаза под копной светло-каштановых волос. Мой взгляд опускается на его яркий костюм — такой контраст с темнотой комнаты. Белая рубашка на пуговицах скрывается под тонкими бретельками подтяжек и накрахмаленным серым жилетом, но галстук-бабочка портит впечатление. Вещь достаточно большая, чтобы выглядеть как карикатура, и это яркий оттенок синего, которым я бы с удовольствием рисовала.

Я ожидаю, что Феликс будет спорить или отрицать заявление Райфа, но вместо этого он пожимает плечами, что-то опасное мелькает в его глазах.

— Туше, брат.

Крошечная искорка надежды на то, что я, возможно, нашла достойного брата, быстро угасает.

— Хотя, — добавляет Феликс, кивая в сторону противоположного конца стола. — Если кто-то из нас и справился со своими жуткими сторонами, так это он.

Я смотрю направо, затем борюсь с желанием сжаться на своем месте при виде третьего брата.

— Эмми, познакомься с Гриффом.

Грифф не произносит ни слова. Даже сидя, становится очевидно, что все они высокие, хорошо сложенные мужчины, но Грифф намного крупнее остальных. Его массивное тело сокрушает стул под ним.

На нем черно-белый смокинг, как у Райфа, но его плечи достаточно широки, мышцы угрожают порвать материал. Каштановые волосы выбриты по-военному, губы хмуро опущены. Глаза, однако, наслаждаются медленным изучением меня, начиная с линии талии и медленно продвигаясь вверх, пока не останавливаются на груди.

Когда он проводит языком по зубам, я подавляю дрожь. Тьма, которую я заметила в глазах его братьев, ничто по сравнению с черными дырами, уставившимися на меня сейчас.

— А и еще один, — бормочет Райф, поворачиваясь к мужчине, сидящему рядом с ним.

Намек на веселье возвращается в его голос, когда он почти хитро смотрит на оставшегося брата.

Впервые я перевожу взгляд на молчаливого мужчину, сидящего напротив. Он смотрит прямо на меня, все еще частично скрытый тенью, когда слабые лучи света над столом, пытаются добраться до него. Его голова слегка наклонена, большой палец поглаживает заросшую щетиной челюсть. Как будто он оценивает меня. Осуждает меня.

Моя кожа вспыхивает, жар приливает к щекам, и я ненавижу это. Неужели он все это время так пристально наблюдал за мной?

Широкие плечи опущены, его поза более расслабленная, чем у остальных. Верхняя часть его черной рубашки расстегнута, намекая на рельефную грудь. Ни пиджака, ни галстука. Стеклянный стол позволяет увидеть, что его длинные ноги раздвинуты. Удобно. И все же волна напряжения проходит через него, под всем этим беззаботным видом. Он закатал рукава накрахмаленной рубашки, позволяя мне видеть, как напрягаются мышцы на его предплечьях, когда он сжимает кулак, а затем отпускает.

Его волосы — выбритые по бокам, более длинные на макушке — такие же черные, как мои собственные, сливаются со стенами, которые окружают нас. Но там, где моя кожа фарфоровая, у него оливковый оттенок.

Я бросаю взгляд на других братьев. Он не похож на них. Если присмотреться, никто из них не похож друг на друга.

— Ну, не стесняйся, Адам.

Райф толкает брата локтем в плечо.

— Представься красавице.

Мужчина, Адам, не отводит от меня взгляда, но уголок его губ приподнимается. Его глаза, однако, опасно вспыхивают. Смертоносно. Они такие темно-синие, что при данном освещении кажутся почти черными. Я не могу сказать, кому они больше угрожают: мне или Райфу.

Его веки опускаются, взгляд прожигает меня изнутри, когда опускается к моим губам. И остается там.

Почему-то это едва заметное движение кажется более навязчивым, чем Грифф, нагло пялящийся на мою грудь. В горле пересыхает. Я пытаюсь сглотнуть, но не могу. Внезапно быть востребованной кем-то другим кажется не таким уж плохим.

— Конечно. Брат.

Слова горькие. Глубокий баритон мягкого голоса покалывает мою кожу, когда его глаза отрываются от моих губ.

Он направляет их на Райфа, чей рот кривятся, как будто они вдвоем обмениваются какой-то личной шуткой. Шуткой, которую, кажется, находит забавной только Райф. Молчаливый вызов отражается на лице каждого из них, наполняя воздух чем-то темным, тяжелым.

Феликс качает головой, как бы предупреждая их, но Грифф попрежнему гораздо больше интересуется мной, чем обстановкой вокруг. Ни один из мужчин не вовлечен в разворачивающееся взаимодействие так, как я. Что-то заворачивается внутри меня, когда их пристальные взгляды умоляют меня отвести глаза. Но я застряла, попав в плен странной и извращенной энергии, наполняющей комнату.

В чем, собственно, прикол? И почему у меня такое ощущение, что это из-за меня?

— Надеюсь, тебе нравится твой первый день.

Стул Адама скрипит по белому мрамору, когда он отодвигается и встает, движение разрушает напряженность и наполняет легкие облегчением. Однако облегчение быстро превращается в лед, потому что затем он обходит стол, направляясь прямо ко мне, и я не могу сделать вдох.

Он останавливается рядом с моим стулом и наклоняется достаточно близко, чтобы его губы мягко коснулись моего уха. Теплое дыхание скользит по моей щеке и шее. Когда его большой палец поднимается и