320 страниц про любовь и кино - Георгий Натансон

Но вернемся к творчеству. Иван Александрович Пырьев рекомендовал меня Александру Петровичу Довженко, который приступал к съемкам фильма «Жизнь в цвету» о жизни и деятельности Мичурина. Съемочная группа выехала в Мичуринск, где в доме и в саду ученого начались съемки. На главную роль был приглашен артист Белов из Ярославского театра. Ему было чуть более сорока лет, и, чтобы сыграть восьмидесятилетнего старика, он гримировался более четырех часов. Одного из иностранцев, приехавших к Мичурину и увидевших на деревьях его гибриды, играл молодой Юрий Любимов.

По предложению Александра Петровича я перебрался на ночлег в сад, в его палатку, где по ночам часто слушал его рассказы об Украине, в которую он был беззаветно влюблен, о его жизни, о том, как он стал режиссером, о Сталине…

В одном из эпизодов фильма должно было быть показано цветение яблоневого сада. Но на цветение мы опоздали и отложили съемку этого эпизода до новой весны в Москве.

Сталин в свое время очень хорошо относился к Довженко. Мне Александр Петрович рассказывал, как Иосиф Виссарионович пригласил его на просмотр картины братьев Васильевых «Чапаев». После просмотра сказал: «За вами, товарищ Довженко, украинский Чапаев – Щорс». На пустом месте для «Щорса» в Киеве выстроили целую киностудию, которая теперь носит имя Довженко. И Сталин, впервые ночью в Кремле посмотрев «Щорса» вместе с Довженко, был в таком восхищении, что пел с ним украинские песни на украинском языке. А после пошел провожать его пешком домой на Метростроевскую улицу – ныне опять Остоженку. Было лето. Рядом ехали две машины охраны. Сталин с Довженко шли пешком по ночной Москве. Он проводил режиссера до подъезда его дома и тепло распрощался. Правда, Довженко не рассказал, о чем они беседовали той ночью.

С болью Александр Петрович рассказывал мне и о трагических временах своей жизни.

В 1943 году он закончил киноповесть «Украина в огне». Сценарий своего произведения он передал Хрущеву. Никита Сергеевич одобрил его. Дважды немцы прошли по Украине за два года войны, разрушая на своем пути города и села, истребляя население и уничтожая евреев. Сначала немцы дошли до Волги и Сталинграда, где подверглись полному разгрому, а затем покатились обратно, продолжая уничтожать оставшееся и истязать людей, безоговорочно садистски исполняя приказ Гитлера.

Я решил не пересказывать воспоминания Александра Петровича, а просто процитировать отрывки из его дневника и отрывки из речи Сталина на заседании Политбюро.

28.07.43 г.

«Читал сценарий Н(иките) С(ергеевичу) Хрущеву до двух часов ночи в с. Пемерках. После чтения была довольно долгая и приятная беседа.

Н(иките) С(ергеевичу) сценарий «Украина в огне» очень понравился, и он высказал мнение о необходимости напечатания его отдельной книгой на русском и украинском языках. Пускай читают, пускай знают, что не так все просто».

31.01.45 г.

«Сегодня годовщина моей смерти. Тридцать первого января 1944 года я был призван в Кремль. Там меня разрубили на куски, и окровавленные части моей души разбросали на позор и отдали на поругание на всех сборищах. Все, что было злого, недоброго, мстительного, все топтало и поганило меня… Я держался год и пал. Мое сердце не выдержало тяжести неправды и зла.

Я родился и жил для добра и любви, меня убила ненависть и зло великих как раз в момент их малости».

Довженко вызвали на Политбюро. Кроме него присутствовало руководство ЦК компартии Украины во главе с Хрущевым.

Далее подлинные отрывки из речи Сталина.

«Тов. Довженко написал киноповесть под названием «Украина в огне». В этой киноповести, мягко выражаясь, ревизуется ленинизм, ревизуется политика нашей партии по основным, коренным вопросам. Киноповесть Довженко, содержащая грубейшие ошибки антиленинского характера, – это откровенный выпад против политики партии.

…Довженко должен шапку снимать в знак уважения, когда речь идет о ленинизме, о теории нашей партии, а он, как кулацкий подголосок и откровенный националист, позволяет себе делать выпады против нашего мировоззрения, ревизовать его.

…Если судить о войне по киноповести Довженко, то в Отечественной войне не участвуют представители всех народов СССР, в ней участвуют только украинцы. Значит, и здесь Довженко опять не в ладах с правдой. Его киноповесть является антисоветской, ярким проявлением национализма, узкой национальной ограниченности».

На Политбюро Хрущев отмежевался от киноповести «Украина в огне», практически предал Довженко, а ведь до заседания обещал напечатать произведение на русском и украинском языках целиком, и немедленно.

28.11.43 г.

«Запрещение “Украины в огне” сильно удручило меня. Хожу мрачный и места себе не нахожу. И все думаю: Пусть она запрещена, Бог с ними, она все равно написана. Слово произнесено. Я знаю хорошо, насколько пошатнется хорошее ко мне отношение сверху. Возможно, я еще поплачусь как-то за это…»

21.2.44 г.

«Единственное что меня успокаивает, – моя чистая совесть. Не буржуазный я и не националист. И ничего, кроме добра, счастья и любви, не желал я и русскому народу, и партии, и Сталину, и братство народов считал и считаю своим идеалом. Любовь же к своему народу и страдание его страданиями не могут унизить моих идеалов».

31.12.43 г.

«Н(икита) С(ергеевич) Х(рущев) отказался, очевидно, принять меня. Я зачисляюсь, надо думать, в лагерь людей, которым лучше бы на свет не рождаться. Настоящее блаженство ума знает восхищение и сочувствие. Я ошибся в адресате. Я не услышал восхищения битвой и не утолил истерзанную свою творческую душу сочувствием начальника. Прощу же я ему в сердце своем бедность и обусловленность сознания бытием.

Никогда не желал и не желаю зла народу русскому, а желаю ему победы, славы и благополучия на долгие годы. Буду считать себя счастливым делать во имя его пользы и славы все, на что только способна моя душа, памятуя, что по закону общечеловеческому не осудит он меня за мою безгрешную любовь к моему украинскому народу, которому я служил всеми силами своими, всем сердцем и разумом своим, встревоженным юдолей мировой войны, и буду служить до смерти на добро, на любовь и на братство народов, к которым волнами в вечном океане приходят и уходят правительства».

19.01.44 г.

«Русский народ должен выйти из этой войны прославленным победителем, достойным самой лучшей судьбы, самого высокого уважения. Нужно думать, что послевоенный период принесет ему большие достижения в искусстве, в науке, культуре, достижения эпохи послевоенного ренессанса!»

21.02.44 г.

«Сегодня меня исключили из Всеславянского комитета. Завтра, очевидно, исключат из Комитета по Сталинским премиям и снимут с художественного руководителя. Все успокоения моих друзей оказались тщетными. Оргвыводы начинают действовать, петля вокруг шеи затягивается».

25.06.45 г.

«Вчера я был на Параде Победы на Красной площади. Перед великим Мавзолеем стояли войска и народ. Мой любимый маршал Жуков прочел торжественную и грозную речь Победы. Когда вспомнил он тех, кто пал в боях в огромных, неведомых истории количествах, я снял с головы убор. Шел дождь, оглянувшись, я заметил, что шапки больше никто не снял. Не было ни паузы, ни траурного марша, ни молчания, были сказаны вроде бы между прочим две или одна фраза. Тридцать или сорок миллионов жертв и героев будто провалились в землю или совсем не жили, о них не вспомнили как о потерях… Стало грустно, и я уже дальше не интересовался ничем.