Эффект прозрачных стен - Ирина Грин

Он вынырнул из грустных мыслей, только оказавшись возле «Эллады». В кафе было многолюдно. Попросив официанта принести кофе, он прошел в кабинет Мариванны, ставшей после грандиозной пертурбации директором. Кабинетик был маленьким. Небольшое, забранное решеткой окошко освещало висевшую на стене картину – ту самую, с яблоками, и хозяйку кабинетика, которая, сдвинув очки на кончик носа, что-то сосредоточенно рассматривала в ноутбуке.

Увидев Прохора, она заулыбалась:

– Вот, думаю съездить на пару деньков в Грецию. Попробовать на вкус тамошнюю кухню. А то вдруг у нас не так? Вдруг приедут настоящие греки? Неудобно будет! Говорят, японцы были в обмороке от наших русских суши.

– Все у нас так, – сказал Прохор, садясь за стол напротив Мариванны.

Она будто почувствовала его настроение. Оторвалась от компьютера.

– Что-то случилось? С Ладой? – прижала пухлые руки к груди.

– Господи, при чем тут Лада? – оборвал женщину Тарасов. Слишком резко оборвал. И она еще больше перепугалась.

– Вы поссорились?

В комнату вошел официант с кофе для Тарасова, и Мариванна замолчала, продолжая прижимать руки к груди.

– Не собирался даже, – успокоил директора Прохор, дождавшись ухода официанта.

– Вы уж меня простите, Прохор Сергеевич! Ладушка мне как дочка. Волнуюсь я за нее. Переживает. Молчит, конечно, но я-то вижу, как переживает. Придет, сядет вот на этот самый стул, где вы сидите, и переживает. А картина, говорит, ее успокаивает. Лечит. Вы заберите картину-то, Прохор Сергеевич. Отдайте ей. Пусть смотрит. Это же мы с ней хотели в Грецию съездить… Она знаете как хочет! Вам не скажет, конечно, никогда. Она сказала, что не хочет тревожить. Это, сказала, у Пушкина так. Вы меня извините, Прохор Сергеевич…

И тут, к ужасу, Прохора директорша захлюпала носом. Из обоих глаз ее выкатились две огромные капли и, вопреки закону тяготения, стремительно скатились на кончик носа, откуда сорвались и упали на лежащие на груди руки.

– Я, пожалуй, пойду, а вы кофе попейте, – Прохор пододвинул к Мариванне кофейную чашку. – Я не пил. Кстати, насчет картины… Можно я ее и правда заберу? Подарю Ладе. Можно?

– Конечно! – она замахала руками. – Берите обязательно. Кто тут на нее смотрит? Вот и Ладочка скоро не сможет…

– Почему не сможет? – оторопел Прохор.

– Так ребеночек же родится… Не до того ей будет. Девочка… Как хорошо… Девочки – это к радости. Хотя мальчики – тоже неплохо…

Не в силах больше слушать болтовню Мариванны, Прохор снял со стены картину и сбежал из директорского кабинета.

«Значит, девочка! – думал он, впившись руками в рулевое колесо. – Девочка! Радость… Ага…» Радостно ему совсем не было.

Забыв картину в машине, он поднялся на третий этаж. Лада была дома. Топили на совесть, и на ней был легкий халатик, абсолютно не скрывавший изрядно округлившийся живот.

– Прохор? – в ее голосе было столько радости, что ярость Тарасова куда-то улетучилась. – Так рано? Вот здорово! – И уже не так радостно: – Или ты сейчас уйдешь?

Он обнял ее, а потом испугался, что обнял слишком сильно и девочке в ее животе это может не понравиться. Теперь ему придется стараться понравиться ей.

– Нет, не уйду. Я сегодня буду с тобой. И завтра.

– Здорово! А я купила яблок. Хотела к твоему приезду сделать шарлотку, – она улыбнулась и виновато сморщила нос.

– Черт! Яблоки! Чуть не забыл! Подожди. Стой здесь! Только никуда не уходи. Прямо здесь!

Он слетел по лестнице, моля бога, чтобы за то время, пока он отсутствовал, никто не позарился на картину с яблоками. Зажав драгоценное полотно под мышкой, взлетел на свой этаж, секунду отдышался под дверью и, толкнув входную дверь, важно вошел.

Лада стояла там же, где он оставил ее пять минут назад, – верная и преданная, умная и красивая. Он вручил ей картину и сказал:

– Думаю, как порядочный человек, я должен на тебе жениться…

Она вдруг заплакала, замотала головой:

– Не должен, нет, ничего ты мне не должен!

Но Тарасов не слушал ее. Поднял на руки вместе с картиной.

– Извини, что не купил кольца. Завтра купим. По дороге в ЗАГС. На Ленина есть пара магазинов. А потом поедем в Грецию. Мне сказали, что ты очень хочешь там побывать.

– Завтра? – Губы ее кривились, дрожали, лицо было мокрым, глаза красными – она была очень красива.

– А почему бы и нет? Или ты хочешь шумную свадьбу? – он спросил и тут же подумал, что она наверняка хочет сшить себе платье. Белое, безумно элегантное. В духе английской королевы. И обязательно шляпку.

Но она снова замотала головой:

– Куда мне? – выразительно посмотрела на живот. – Не нужно свадьбу. Ничего не нужно. Мне достаточно тебя и… яблок.

Он занес ее в спальню, аккуратно опустил на кровать.

– Ты куда? – спросила она, видя, что он уходит.

– За молотком. Яблоки же…

Тарасов вышел на балкон, где хранил набор инструментов, подаренный ему на новоселье кем-то из сотрудников «Железобетона». Холодный воздух немного привел его в чувство. Что же это такое? Он, Прохор Тарасов, только что сделал предложение девушке, на которой абсолютно не собирался жениться. Да, она замечательная подруга, помощница, соратница. Кафе, ресторан – это ее идея, ее заслуга. Но жена? Брак? Да, ему хорошо с ней. Да, она окрыляет его, рядом с ней он чувствует себя более сильным и значительным, чем, например, сегодня в кабинете у Крылова. От воспоминаний о недавнем разговоре Прохора вдруг охватила такая злость, что он не сдержался и саданул со всей силы по стене кулаком. Костяшки ожгло резкой болью, и эта физическая боль заслонила боль душевную. Тарасов вспомнил, зачем пришел на балкон, достал ящик с инструментами, вытащил молоток и уставился на маслянисто-черный боек. Ерунда какая-то. Для того чтобы повесить картину, мало одного молотка. Нужен хотя бы гвоздь. Гвозди в тарасовском хозяйстве не водились.

Он вернулся в спальню, встретился взглядом с Ладой, по-прежнему лежавшей на кровати, и понял – она не верит. Не верит всему, что он наговорил, и все. «Я сделаю все, чтобы ты мне поверила!» – мысленно пообещал Тарасов девушке. Поставил картину на пол, лег на кровать рядом с Ладой и крепко сжал ее пальцы.

– Все будет хорошо, – пообещал он. Непонятно кому пообещал – то ли Ладе, то ли самому себе, то ли яблокам на картине.

Дальше все шло по намеченному Тарасовым плану. На следующий день они расписались, а через неделю – раньше не получилось, так как у Лады не было загранпаспорта, уехали в Грецию.

– Женился? Ты с ума сошел! – с такими словами вошла в кабинет Прохора мать в первый же его рабочий день после возвращения из Греции.

– Почему? – хмыкнул он. – Лада замечательная девушка и обязательно тебе понравится.