Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Ну что ж, — полковник не смог удержаться от невольной улыбки, — пожалуйте в дом.

— Слушаюсь, господин полковник! — с видом бравого служаки отчеканил казак, а затем насмешливо бросил через плечо: — Васек, береги мотор, шоб его местная шантрапа на грузила не разнесла!

Бородатый швейцар в черной бархатной тужурке, отделанной серебряным галуном, предупредительно распахнул двери, кланяясь с предельно доступной для его спины почтительностью.

— Добрый вечер, ваше высокоблагородие! — елейным голосом выговорил он, мельком поглядывая за спину Лунева. — С назначеньицем вас!

— Здорово, Прохор! — Лунев мельком кинул взгляд туда, куда смотрел швейцар. На дверце автомобиля красовался внушительных размеров двуглавый орел под императорской короной.

«Мотор-то из царского гаража! — про себя отметил Лунев. — То-то Прохор суетится!»

Домашние уже давно смирились с грустным фактом, что даже в те редкие часы, когда глава семейства дома, он все равно на работе. Впрочем, правду сказать, уже много лет сие обстоятельство мало беспокоило супругу Платона Аристарховича.

Шестнадцать лет назад выйдя замуж за подающего надежды выпускника Академии Генерального штаба, вчерашняя гимназистка очень скоро поняла, что жизнь не удалась, светских раутов не предвидится и бывать в столице придется урывками. Благоверный, едва грянула война с японцами, умчался бог весть куда, в Забайкалье, хотя мог остаться здесь, при Генеральном штабе. Затем он мотался по Европе, как гончий пес за добычей, и не добыл там ничего, кроме ордена и первой седины на висках. Потом, повздорив с начальством, и вовсе уехал на Кавказ, обрекши себя на добровольную ссылку.

Следовать за мужем в страну диких увешанных оружием бородатых разбойников молодая дама отказалась наотрез. С тех пор она жила в квартире на Садовой, запоем читая романы, по воскресеньям занимаясь столоверчением и воспитывая четырнадцатилетнего сына — кадета. Большую часть жалованья Лунев присылал ей, оставляя себе не более, чем нужно было для мало-мальски сносного быта. Правда, в те считанные разы, когда он приезжал в столицу, встречи в семейном кругу были тоскливы, как напев муэдзина. Говорить было не о чем, да и незачем. Все было тихо и благопристойно, словно на уроке закона божьего.

Осведомившись, желает ли Платон Аристархович ужинать, или же чаю, супруга тихо затворила дверь кабинета, оставляя офицеров наедине. Привезенный сотником пакет был аккуратно вскрыт. Лунев быстро пробежал глазами четкие ровные строки, выведенные каллиграфическим почерком. Пожалуй, графологи сказали бы, что их автор — любитель прекрасного и неуклонно ищет совершенства во всем. Под текстом стояла подпись генерал-лейтенанта князя Орлова. Как было известно едва ли не каждому в Царском Селе и его окрестностях, этот барственный потомок мятежного стрельца возглавлял личный императорский гараж, а заодно и Военно-Походную канцелярию государя. Почтеннейший Владимир Николаевич рекомендовал сотника Холоста как человека преданного и в высшей степени надежного, а кроме того, «обладающего известной ловкостью и многими полезными умениями».

— Что ж это за умения у вас такие? — Лунев перевел взгляд на стоящего перед ним худощавого офицера.

— Да так. — Сотник взмахнул рукой, точно разминая кисть. — Хотите, могу цыганский романс спеть, или, что ли, чай заварить?

Платон Аристархович усмехнулся самым уголком губ. В облике этого ерничающего казака чувствовалось нечто жесткое, вроде упрятанной в кулаке свинчатки.

— Князь Орлов пишет, что полковник Спиридович по его приказу выделил вас мне в помощь, и он целиком согласен с этим выбором.

— Ага, а включая дедукцию, можем установить, что ежели я приехал на автомобиле по распоряжению полковника Спиридовича, то я, во-первых, умею водить мотор, во-вторых, он принадлежит к императорскому гаражу, и в-третьих, я не только шофер, но и офицер императорской охраны. Как говорил великий Шерлок Холмс: «Элементарно, Ватсон».

— Вы читали мистера Конан Дойля?

— В оригинале.

Лунев с нескрываемым интересом вновь поглядел на стоящего перед ним атаманца. Казак, свободно владеющий английским, казался ему столь же удивительным, сколь и фехтмейстер, печатающий на пишущей машине.

— Какими еще языками владеете?

— Всеми европейскими, — без намека на скромность небрежно сознался удивительный сотник. — И кое-какими восточными.

— Ого! — Стоящий перед ним офицер вызывал все больший и больший интерес контрразведчика. Его подмывало спросить, где и когда сотник выучился языкам, но он уже твердо решил ознакомиться с его личным делом поподробнее и потому неспешно продолжал светскую беседу. — Стало быть, теперь вы назначены моим личным шофером.

— Шофером, телохранителем и уже поминавшимся ныне доктором Ватсоном, если, конечно, пожелаете.

— Ну, положим, личный страж у меня уже есть.

Лунев хлопнул в ладоши. Дверь моментально распахнулась, и в проеме, словно джинн из бутылки, образовался статный, широкоплечий детина в черкеске Дагестанского конного полка. Темные глаза горца смотрели подозрительно, а росшая почти от самых глаз борода придавала его лицу дикое, если не свирепое, выражение. На поясе «личного стража» висел, отливая серебром, увесистый кубачинской работы кинжал.

— Хорош, — оглядывая сумрачного джигита, констатировал сотник. — Малых детей пугать — самое то. Раз приснится — и все, прачка без дела сидеть не будет.

Гордый сын кавказских гор нахмурился, становясь от этого еще более грозным, если только к совершенству его облика можно было что-то добавить. Лунев не сомневался ни в том эффекте, который вид его вестового производил на неподготовленных людей, ни в том, что сущность в точности соответствует видимости.

Еще совсем недавно Заурбек Даушев был известным на всю округу абреком, сиречь разбойником. Полиция гонялась за ним без малого пять лет и почти изловила в прошлом августе. И вероятнее всего непременно бы схватила ловкого налетчика, когда бы вдруг он сам не явился в штаб Дагестанского конного полка с сообщением, что он с нукерами желает поступить добровольцем. Спустя всего три месяца виц-унтер-офицер Даушев числился едва ли не лучшим наездником всей горской кавалерии. Но о том, что толкнуло неуловимого абрека на этот шаг, как, впрочем, и о многом другом, горец молчал.

— Ну, полно хвалиться-то, — не спуская взгляда с атаманца, бросил Лунев. — Чего уж, признайте, что страж у меня преизрядный.

— Ну, ежели того медведя, который около швейцарской с блюдом стоит, тоже в стражи записать, то этот не в пример лучше.

В холле действительно стояло чучело крупного медведя с блюдом в передних лапах. На этом блюде гости, не заставшие хозяев, оставляли свои визитные карточки.

— Похвалько! — хмыкнул Лунев. — Кажется, так у вас говорят?

— Ну, говорят-то всяко. — На лице сотника появилась задорная усмешка. — А вот ежели хотите, то давайте испытаем. Желаете ли, я ему фору дам? Скажем, пять безвозвратных ударов?