Нелегкий флирт с удачей - Феликс Разумовский

— Напрасно вы принесли все это. — Врач мрачно глянул на пакет в руках Прохорова и соболезнующе вздохнул. — Она глотать не может.

В больничном воздухе витал запах хлорки, стиранных в щелоке простыней и какой-то безнадежности — попал сюда, и уже не человек.

— Поговорить-то хоть с ней можно? — Серега вдруг вспомнил, как мать пришла к нему в школу на выпускной вечер — стройная, нарядная, красивее всех девчонок, и голос его предательски дрогнул: — Недолго, минут пять всего…

— Вы, молодой человек, не понимаете, — врач, подняв кустистые брови, покачал белым колпаком и чем-то сделался похож на китайского фарфорового болванчика, — у нее же кровоизлияние в мозг. Не может ходить, говорить, делает под себя. Не узнает никого… Рановато, конечно, да ведь экология у нас, знаете ли, социальные факторы, стресс… Болезнь века…

Насчет стресса Прохоров не сомневался. Когда в Чечне убили его брата Витьку, а государство, кроя на компенсациях, объявило его без вести пропавшим, он вместе с матерью и отцом трижды ездил в Ростов. В морг, где лежат останки погибших в Чечне солдат. Неопознанные. Чтобы опознать Витьку, пришлось везти то, что осталось от его головы, в Петербург, где врач-стоматолог и дал окончательное заключение — да, это челюсть десятиклассника Прохорова. А вот в собесе «огромную» сумму в сто двадцать шесть тысяч, положенных на погребение, не дали — погиб боец в девяносто четвертом, а похоронили-то в девяносто шестом. Непорядок! Как раз после этого Прохоров-старший и запил, а мать как-то сразу состарилась, всю зиму пролежала с сердцем, и вот теперь — паралич…

— Не узнает никого? — Серега разом сгорбился, сник, и на его скуластом, покрытом шрамами лице вдруг появилось выражение такой растерянности, что врач участливо потрепал по руке:

— Ну, ну, ну, не надо так отчаиваться, сделаем все, что можем. Что в наших силах.

Неожиданно помрачнев, он замолчал и поманил Прохорова за собой в ординаторскую:

— Не так давно появился новый метод борьбы с параличом, так называемая фетальная терапия. Занимается им в Петербурге клиника «Еврокласс», советско-шведская. Но лечение чертовски дорогое. — Он присел к столу, кратко изложил историю болезни и, протянув Сереге бумажный лист, как-то неловко улыбнулся. — Вот, на всякий случай, возьмите. Может пригодиться…

Объяснил, как доехать до «Еврокласса», вытащил из кармана «Стюардессу», закурил, и Серега вдруг ясно понял, что врачу мучительно стыдно за свою беспомощность. За отсутствие лекарств, за драные простыни, за упитанных веселых тараканов, от которых спасу нет. За державу обидно. Ведь врач как-никак, целитель страждущих» клятву Гиппократа давал…

— Спасибо вам, доктор. — Он убрал историю болезни в карман, развернулся и хотел было идти, но вспомнил про пакет с харчами: — Вот, отдайте кому-нибудь, кто еще глотать может.

И только уже внизу, на улице, понял, что сморозил глупость.

Стоял погожий летний день. В душном воздухе летали стрекозы, девушки щеголяли в шортах и сетчатых, абсолютно ничего не скрывающих маечках, только Прохорову было наплевать. Он внезапно осознал со всей отчетливостью, что кроме матери никогда никто не ждал его поздними вечерами. Бабы и девки не в счет, у них свой интерес… Ну, может быть, Рысик еще, когда хотел жрать и не шастал где-нибудь во дворах по кошкам… Кстати, о кошках и о жратве…. У продовольственного лабаза Серега припарковался, купил полкило печени и пачку геркулеса «Ясно солнышко». Всяких там «Вискасов» и «Китикетов» Рысику перепадало мало, потому как он страдал песком в уретре и однажды уже испробовал катетер. Себе же Прохоров взял чего попроще, пельменей — дешево и сердито, к тому же «Равиоли», если и подзадержится в дороге, не раскиснут. Сейчас требовалось срочно бомбануть клиента, денег оставалось — кот наплакал….

Однако время было ни то ни се, и ехать народ упорно не желал. То есть желал, но общественным транспортом. Тяги, хоть ты наизнанку вывернись, не было. Тормоз уже окончательно решил рулить к дому, когда заметил фигуристую телку, зазывно машущую рукой.

— Куда изволите?

Бывают все же чудеса на свете — изволили к его же собственному дому! Нет, положительно, похоже, черная полоса начала терять свой колер… Однако закончился вояж весьма прозаически.

— Держи, шеф. — Пассажирка извлекла пятирублевую монетку и, чтобы не касаться водительских пальцев, небрежно бросила ее на торпеду. — Бензином у тебя в тачке воняет, жуть.

Сама она благоухала «Мажи нуаром», изрядно разбавленным девичьим нежным потом — жарко все-таки, лето.

— Да ладно, подруга, оставь себе. — Подобного хамства, смешанного с марамойством, Тормоз не выносил и, ухмыльнувшись, сунул красавице пятирублевку в щель между прекрасными выпуклостями. — Купи себе «тампакс» и засади поглубже…

— Козел! — Взвизгнув, блондинка выкатилась из машины, вытащила застрявшую в трусах монету и с видом оскорбленной добродетели направилась к Сере-гиному подъезду. — Пидор, чтоб тебе самому засадили поглубже!

Сразу чувствовалось, что девушка не только с выпуклостями, но и с характером.

«Что-то раньше я этой жопы здесь не видел. — Тормоз, посмотрев ей вслед, оценил ядреность ягодиц под полупрозрачной тканью, стройность ног, точе-ность талии, неодобрительно прищурился, качнул головой: — Никакого шарма, одни буфера. Похоже, сэкономила на воспитании, подруга…» Привычно он заковал машину в противоугонные кандалы, вошел в подъезд и сразу же услышал глас Рысика — алчущий, полный экспрессии, негодования и готовности сожрать целого быка. Расположившись у родного порога, хищник яростно драл когтями дерматин, время от времени разбегался, взлетал в воздух и ломился в дверь всеми четырьмя конечностями, а уж орал-то, орал, словно голодный тигр:

— Мя-я-я-я-са!

Учуяв Тормоза, он потишел, с важностью нарезал круг почета и, лихо вспрыгнув на хозяйское плечо, принялся урчать прямо в ухо — уважаю, мол. Рыжие бока его ввалились, нос расписали когти конкурентов, а хвост был мелирован чем-то на редкость вонючим — и где только нелегкая носила! «Да, за любовь надо платить. — Прохоров, запустив домочадца, вошел следом, закрыл за собой дверь, с горечью вздохнул: — За простыни, за лекарства, за операцию… За все, блин, за все…»

В квартире было душно. Мухи барражировали над кошачьим лотком, в солнечных лучах роились пылинки, а из конуры Прохорова-старшего раздавался даже не храп, а утробные, нечеловеческие хрипы. Сморщив нос — опять все углы облеваны! — Тормоз набрал в кастрюлю воды и, поставив на огонь, с уханьем залез под ледяной душ — жара. Да, жарко, — мощно приложившись к поилке, Рысик с ходу вылакал половину содержимого, принюхался и начал подбираться к пакету с печенью, а в это время полилась песня, и на кухню заявился Прохоров-старший.

— Отцвели уж давно хризантемы в саду… — Он уже успел похмелиться, «полирнуться» пивком и добавить свежачка на старые дрожжи, а потому находился в прекрасном расположении духа. — Ути, кисонька, дай-ка я тебя поцелую, хвостатенький ты мой…