Доносчики в истории России и СССР - Владимир Игнатов

Есть свидетельство, что однажды в Сенате выведенный из терпения повальным казнокрадством и взяточничеством Петр хотел издать указ вешать всякого чиновника, укравшего хоть настолько, сколько нужно на покупку веревки. Тогда блюститель закона, «око государево», генерал-прокурор Ягужинский встал и сказал: «Разве ваше величество хотите царствовать один, без слуг и без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее другого».

В петровские времена к помощи осведомителей стали прибегать и сборщики подати (налогов). Люди прятали заработанное от податных сборщиков, а более состоятельные переправляли деньги за границу в лондонские, венецианские и амстердамские банки.

17 марта 1711 года Петр издал указ: «Если кто донесет, где сосед деньги прячет, тому доносчику из тех денег треть, а остальное — на государя».

Фискальство широко распространилось как способ наживы и сведения личных счетов. «Донос, — пишет Ключевский, — стал главным инструментом государственного контроля, и его очень чтила казна». «Донос стал государственным делом, свободным от всякого риска», — заключает историк. И добавляет: «Это вносило в управление и в общество нравственно недоброкачественный мотив».

Царские указы об извете сообщали подданным о вознаграждении доносчиков. Указ 1713 года, обращенный к каждому потенциальному доносчику, гласил: «Кто на такого злодея (государственного преступника) подлинно донесет, то ему за такую ево службу богатство тово преступника, движимое и недвижимое, отдано будет, а буде достоин будет, дастся ему и чин его, а сие позволение даетца всякого чина людем от первых даже и до земледелцоф».

В Указе 1721 года о явке дворян на смотр отмечалось, что если кто узнает о неявившихся на смотр дворянах, то может «на таких всем извещать вольно, кто б какого звания не был, которым доносителям все их пожитки и деревни отданы, будут безо всякого препятствия».

Расчеты с доносчиками производили чиновники исходя из сложившейся наградной практики — от нескольких рублей до значительных сумм. За особо ценные доносы, связанные с раскрытием важных государственных преступлений, награду устанавливал сам государь. В качестве награды доносчик мог получить конфискованное поместье преступника, повышение по службе, новые чины и звания, крупное денежное вознаграждение, различные торговые льготы и привилегии. Доносчики из крепостных или «сидельцев» (заключенных) могли получить свободу.

Самую большую денежную награду в истории сыска получила предавшая царевича Алексея Петровича его любовница Ефросинья Федорова. В журнале Тайной канцелярии сохранилась запись именного указа Петра I: «Девке Офросинье на приданое выдать своего государева жалованья в приказ три тысячи рублев изюятых денег блаженные памяти царевича Алексея Петровича».

В 1739 году березовский подьячий Осип Тишин, по доносу которого несколько членов семьи Долгоруких были отправлены на плаху, получил в награду 600 рублей и «хлебное» место секретаря Сибирского приказа.

Пензенский посадский Федор Каменщиков за донос на монаха Варлаама Левина, произнесшего «возмутительную» речь на пензенском базаре 19 марта 1722 года, получил награду в 300 рублей и право пожизненной беспошлинной торговли своим товаром.

Первый доноситель «о начальном прельщении злодея Пугачева» крестьянин Мечетной слободы (ныне г. Пугачев Саратовской области) Семен Филиппов получил награду в 200 рублей уже после подавления мятежа в 1774 году. По доносу Филиппова самозванец был схвачен как опасный смутьян еще в 1772 году, но сумел бежать из казанской тюрьмы.

Существенную награду «за правый донос» на своего мужа, обратившегося в иудаизм, получила Елена Возницына, о доносе которой и «поощрении» за него будет сказано позднее.

Недоносительство о преступлениях против Его Величества считалось тяжким преступлением и каралось смертной казнью. Человек, знавший о преступлении и не донесший о нем, признавался соучастником государственного преступления. Указ Петра от 28 апреля 1722 года предусматривал: «А буде кто, видя означенных злодеев, явно, что злое в народе рассеивающих, или ведая, что такое зло тайно они производят, а их не поймает, или о том не известит, и в том от кого изобличен будет, и за это учинена будет таковым смертная казнь без всякого пощажения, движимое и недвижимое их имение все взято будет на его императорское величество». В указе 1711 года о лицах, знавших о фальшивомонетчиках и не донесших о них, было сказано, что им «будет тож, что и тем воровским денежным мастерам», а фальшивомонетчикам в петровские времена заливали горло расплавленным металлом.

В 1724 году по указу Петра I был казнен новгородский священник Игнатий Иванов за недонесение слышанных им «непристойных слов». Многие участники дела царевича Алексея были жестоко наказаны за то, что не донесли о намерениях наследника престола бежать за границу. Одиннадцать священнослужителей Суздаля обвинили в недонесении и подвергли суровому наказанию: они часто видели, что бывшая царица Евдокия — старица Елена, сбросив монашескую одежду, ходила в светском одеянии, но не сообщили об этом куда надлежит.

Следователи в Тайной канцелярии под пытками устанавливали круг людей, которые знали, но не донесли о государственном преступлении. Такие люди сурово наказывались. Страх оказаться недоносчиком заставлял людей доносить друг на друга. Посадский Матвей Короткий в 1721 году поспешил с доносом на своего зятя Петра Раева потому, что о его пьяных «непотребных» словах рассказал ему их холоп. Короткий испугался, что холоп донесет первым, а он в этом случае окажется неизветчиком.

В мае 1735 года Павел Михалкин, «отважа себя», подошел к часовому гвардейцу, стоявшему у Зимнего дворца, и объявил «слово и дело», а затем донес на нескольких человек, обсуждавших в тесной компании сплетню о Бироне, который с императрицей Анной «телесно живет». Михалкин пояснил, что он донес из-за опасения, как бы «из вышеписанных людей кто, кроме ево, о том не донес».

25 декабря 1736 года, в Рождество, на рынок «для гуляния» шли четверо друзей, учеников кронштадтской гарнизонной школы: Иван Бекренев, Филипп Бобышев (им было по 14 лет), Савелий Жбанов (15 лет) и Иван Королев (13 лет). В общем разговоре один из них, Бобышев, позволил себе неприличное высказывание о принцессе Анне Леопольдовне (племяннице императрицы Анны) в том смысле, что она недурна собой и что ей, наверное, «хочетца». После этого, согласно записи в протоколе Тайной канцелярии, между приятелями произошел следующий разговор. Бекренев «сказал Жбанову: “Слушай, что оной Бобышев говорит!”, и означенной Жбанов ему, Ивану, говорил: “Я слышу и в том не запрусь, и буду свидетелем” и (сказал) чтоб он, Иван, о том объявил, а ежели о тех словах не объявит, и о том, он (сам), Жбанов, на него, Ивана, донесет». После этого Бекренев пошел доносить на товарища.

В значительной, если не большей, части доносов, изветчики обвиняли «преступников» в оскорблении государя и членов его семьи «непристойными словами», произнесение или написание которых расценивалось как серьезное нарушение закона. Особо оскорбительные слова власти относили к разряду «неистовых».

Дореволюционный юрист Георгий Тельберг, позднее занимавший пост министра юстиции у Колчака, анализируя политические преступления XVII века, выделил основные группы «непристойных слов».