Хаос времён года - Эль Косимано

Я прикусываю язык. Я ведь поклялся охранять Флёр. И уважать ее выбор. Я не стану бросаться ей в лицо подобными заявлениями, только чтобы сберечь собственную гордость.

– Я в порядке.

– Очень хорошо, – говорит Лайон. – Я перенаправил ваши ежеквартальные доходы на ваши счета. А еще раздобыл для вас с Флёр постоянные визы, так что можете оставаться в Мексике столько, сколько пожелаете. Курьер доставит их на этой неделе вместе с новыми паспортами на случай, если передумаете возвращаться в Обсерваторию…

– Или когда мы с Флёр решим спланировать поездку, – напоминаю я.

Он продолжает, скривив рот:

– Новые документы выдержат обычную проверку в аэропорту, но я бы посоветовал вам обоим избегать любых юридических осложнений, чтобы предотвратить более глубокое расследование касательно ваших личностей. Будучи за рулем, следите за ограничением скорости, не ввязывайтесь ни в какие стычки с полицией.

Ясные глаза Лайона мерцают, как хрустальное око посоха, отражая все мои прошлые решения и все будущие возможности. Я невольно улыбаюсь. Последние тридцать с лишним лет он практически заменял мне отца, и даже при том, что мы теперь нечасто встречаемся лично, приятно осознавать, что он присматривает за мной.

– Я буду хорошо себя вести.

– Ну, на это я не стал бы рассчитывать, – криво усмехается он. – Передавай мои наилучшие пожелания Эмбер, Хулио и остальным, когда будешь с ними разговаривать.

– Непременно.

– И вот еще что, Джек, – добавляет профессор с оттенком грусти в голосе. – Я знаю, что у вас с Флёр нет никакого желания возвращаться в Обсерваторию. После всего, что вы пережили, я не имею права ожидать иного. Но вы оба всегда можете считать это место своим домом. Никогда в этом не сомневайся.

Если сейчас я закрою глаза, то почувствую запах его кабинета – насыщенный аромат кофе и старых книг, привкус мела во рту. Я киваю, подавляя ноющее желание вернуться. Чтобы навестить мой дымный туман. И самого Лайона.

– До следующего звонка, Джек.

– До встречи, профессор. – Я удерживаю на лице улыбку, пока его изображение не исчезает с экрана.

Дуг

Выйдя из кабинета Лайона, я не успеваю сделать и десяти шагов, как меня окружают четверо его новых Стражей, чтобы сопроводить по ярко освещенному коридору. Я стискиваю зубы. Один из них, прижимая к уху телефон, соглашается с чем-то между продолжительными паузами. Отрывистым кивком головы он велит мне сменить направление, уводя в сторону от галереи, которая должна была вывести обратно к лифту в Перекрестье, где находится моя комната.

– Куда мы идем? – заносчиво интересуюсь я, когда он убирает телефон в карман. Чем скорее я доберусь до своей комнаты, тем быстрее начну планировать, как мне отсюда выбраться.

Страж открывает дверь на знакомую лестничную клетку, откуда поднимается запах земли и застоявшейся сырости. Мои ноги словно приросли к полу, и тогда меня толкают сзади.

– Тебя переселяют.

– Куда?

– В камеру предварительного заключения.

Команда ведет меня вниз по лестнице. Температура воздуха понижается, и по моей спине пробегает холодок. В катакомбах расположены камеры строгого режима, из которых невозможно выбраться.

Итак, исполнение моего плана откладывается.

Белые стены и яркие перекрытия сменяются винтовой лестницей, высеченной из камня и освещенной факелами. Стражи прогоняют меня по извилистым туннелям пещер под школой, и мы оказываемся в коридоре с дверями камер, ограниченными тяжелыми железными решетками. Ворона – одна из шпионок Геи – пронзительно каркает и нахохливается, когда мы проходим мимо ее насеста. Меня направляют в открытую камеру и запирают.

Я оборачиваюсь на звук, чувствуя, как вокруг меня смыкаются каменные стены. Стражи уже ушли, их шаги растворяются в отдаленном гуле генераторов и царапанье когтей вороны по жердочке.

Я принимаюсь мерить шагами свою камеру. За те недели, что я охотился за Джеком, так и не удосужился подстричься, и упрямая прядь волос продолжает падать мне на глаза, сколько бы я ее ни откидывал. В обмен на ножницы и бритву я готов даже на убийство, но Лайон ничего мне не дал. Очевидно, он не верит, что я сумею выдержать неделю без происшествий. И не зря. Я скорее сожгу тут все дотла, чем соглашусь расстаться со своей магией и прислуживать в Обсерватории до конца жизни в качестве простого смертного.

Я хватаюсь за прутья решетки и трясу их, просто чтобы выпустить накопившееся в душе раздражение, но чертовы штуки не двигаются с места! Эти камеры были специально созданы для заключения в них Времен года. Стены каменные, краны и водопровод оснащены регуляторами низкого расхода жидкости. Поджечь в треклятой темнице нечего, как нет и корней, способных пробиться сквозь толстые каменные плиты. Я это знаю, потому что в течение короткого времени, когда был новобранцем, мне было поручено охранять эти камеры. Тогда они были темнее, холоднее и гораздо противнее, чем сейчас, что подтверждает чрезмерную мягкосердечность Лайона – он слишком слаб, чтобы держать в своих руках бразды правления.

Кусочек белого мыла являет собой единственное светлое пятно в помещении. Расстегнув верхнюю пуговицу комбинезона и спустив его до талии, я, насколько возможно, смываю с себя стазисную вонь и запах кабинета Лайона под струйкой воды в раковине. Собственное отражение в ее стальной поверхности кажется изможденным и постаревшим, и я брызгаю в лицо, сожалея о невозможности стереть все произошедшее с тех пор, как я в последний раз был здесь.

Кран резко закрывается, и отмеренная мне порция воды, которую я израсходовал, утекает в канализацию. Я поднимаю голову. От сырого леденящего воздуха влажная кожа покрывается мурашками. Жар расположенных в дальнем конце коридора факелов не достигает моей камеры, но он мне и не нужен. Холод успокаивает нервы, пробуждает воспоминания о времени, проведенном с Денвером и Ноэль, и взывает к моей самой старой, самой знакомой магии, ведь до того как стать Стражами, мы были Зимами.

Я оставляю комбинезон на поясе и, чувствуя капли холодной воды на своих плечах, ощущаю шевеление зимней магии после долгого периода бездействия. Сырые волосы превращаются в лед, который мягко похрустывает, напоминая треск огня в тускло освещенной комнате. Сделав глубокий вдох, я взываю к сокрытому во мне внутреннему холоду, пока он полностью не пробуждается. Дыхание вырывается облачками белого пара, руки затягивает тонким слоем льда. Это усилие вызывает тошноту и головокружение.

Опустившись на нижнюю койку, я стираю тающий иней с кончиков пальцев. Перед мысленным взором возникает непрошеный образ Флёр, а вслед за ним отражающиеся в зеркале заднего вида поднимающиеся в воздух клубы черного дыма автокатастрофы, которую я предпочел бы забыть. Я завидую тому, с какой охотой и дрожью желания земля разверзлась по приказу Флёр. Я бы убил за возможность прямо сейчас заиметь хоть толику этой силы! Обладай я такой магией, поставил бы всю Обсерваторию на колени.