Мы поднимаем выше стяги! - Иван Кузмичев

Кажется, здесь даже звук выстрела не слышали, вон, как заняты разговором, хотя нет, эта шлюховатая лифляндка, сидящая возле изголовья отца смотрит на меня, вот только не говорит ничего светлейшему князю и канцлеру, поняла Марта, что запахло скипидаром! Странно, у меня ведь не было такой жгучей ненависти к ней, откуда же она появилась? Хотя быть может, это сейчас все проявляется из-за того, что раньше я эту … хм особу не видел, поэтому и воспоминания о ней как таковые лежали мертвым грузом, а вот теперь все всплыло. И спрашивается, какого хрена Петру русские девушки не угодили, что он иноземку себе взял, да еще и бывшую любовницу его фаворита, хотя это то, как раз и есть вполне нормальным для нынешней эпохи. Нет, ответить на этот вопрос мне пока не под силу.

-…нет, друзья… видение было мне,– едва слышно шепчет отец.

-Но мин херц, как же мы будем без тебя!?– чуть ли не с ужасом кричит Алексашка, вставая на колени перед постелью государя.

-Мой сын позаботиться о вас, друзья, не даст в обиду…

-Он то позаботится, вы знаете, что его витязи готовы в любой момент…

-Я знаю, что они готовы, господин канцлер,– жестко говорю князю Головкину, прерывая его бестолковый треп.

Тот в полном обалдении поворачивается ко мне лицом и смотрит будто на привидение, по-видимому они и в правду не слышали выстрела, неужели комната на столько хорошо звука изолирована? Нет не верю, тут вообще не дверь а фанерная прослойка стоит…

-Но как же так вышло, тебя не должны были пустить.

-Да нет, впустили как видишь,– улыбаюсь канцлеру самой неприветливой улыбкой от чего тот немного побледнел, понял зараза по чем нынче, правда матка!

-Батюшка это что же получается твои верные псы, родного сына к тебе пропускать не хотят, неужто злое с тобой сотворить хотят?– обратился я к Петру.

-Пошли все прочь отсюда,– тихо сказал государь, отбрасывая от себя руку своей любовницы.

-Но, благодетель ты наш, почему…– начал было лифляндка говорить, но от резкого окрика царя замолчала:– Прочь я сказал! А ты Алешка останься…

Троица вышла из опочивальни, в коридоре по моему приказу должны были сразу же взять под домашний арест и не выпускать из их комнат, впрочем, подобная мера предосторожность должна быть ко всем сторонникам отца. Слишком многих он приблизил к себе, и слишком многие стали служить не государю, а своему животу, а это необходимо исправлять и насаждать другие порядки. Вот только надо узнать, в конце концов, что случилось с батюшкой, из-за чего весь сыр бор случился и как сильно он ранен.

-Подойди ко мне сын,– тихо шепчет отец.

В коридоре поднялся какой-то гвалт и шум, но тут же все стихло, кажется, слышался даже звон скрещивающихся клинков, я же не обращая, внимая, подошел к постели государя, только сейчас заметив, как плохо он выглядит. Лоб покрыт испариной, лицо исказила гримаса боли, рядом с подушками лежит полотенце, наверное, раньше оно было на глазах, которые теперь отрешено, смотрят куда вверх, не реагируя ни на что, одна из бровей порвана на две половинки, запекшаяся кровь на ране почти не обрабатывалась, даже сшить ее не удосужились. Наверное, боялись повредить глаза, хотя может я и не прав. Несомненно, одно, царю тяжело сейчас приходится, удивительно, что он вообще говорит сейчас, с такими то ранами. Вспомнив, что в отца стреляли, опускаю взгляд на тело, но ничего не вижу, одеяло закрывает его. Вот только от раны лица так плохо выглядеть не будешь, значит, ранили его серьезно, вон даже лицо все белое, будто мел, видимо государь крови много потерял.

-Я хочу кое-что сказать тебе, Алешка,– почувствовав что я рядом с постелью, Петр, проведя рукой по постели крепко сжал мою ладонь.– Мне было видение, пока я был без сознания.

Отец замолчал, его грудь часто вздымалась под одеялом, на лбу появились новые капли пота. Однако мою руку государь так и не выпустил, казалось, что даже наоборот, сжал еще сильней. Чуть слышный хрип вырывался из царского горла. Сильный, здоровый некогда человек лежал передо мной беспомощным, сгорающим, словно свеча мужчиной.

Сколько раз царь стоял на пороге смерти из-за болезней и сколько раз он выбирался из загребущих рук Костлявой. Удача берегла царя на поле брани, прострелянная шляпа, и искореженный медный крестик, лежащие рядом с отцом в его опочивальне ясное, видимое доказательство, но не уберегла от столь нелепого странного покушения. Разбираться с ним мне только предстоит, благо, что пара татей жива и сейчас находятся в тюрьме.

-…я видел, как ко мне спускался ангел,… он звал меня к себе, манил,… но я не мог уйти, потому что здесь остались нерешенные дела, любимая жена, дочери, сын…– было видно, с каким трудом Петру давались эти слова, испарина выступила даже на кончике носа, по виску заструился ручеек пота. Я не перебивал отца, он должен высказаться, а я должен слушать и по мере возможности помочь ему в этом.– Я никому не говорил об этом,… но обязан сказать тебе, моему наследнику и первенцу. Пусть с твоей матерью у меня не сложилось,… да и не баловал я тебя, но прошу тебя об одном,… позаботься о Катеньке и Аннушке с Лизонькой, они твои родные кровинушки, так же как и я сам.

-Отец к чему эти слова, ты ведь скоро поправишься, встанешь на ноги и сам сможешь видеть взросление моих сестер,– заверяю царя, с грустью глядя на его лицо.

-Нет, не много мне осталось, являлся мне ангел второй раз,… вчера, под самое утро, говорит: «пора Петр тебе, заждались тебя твой отец с дедом,… прадед с умилением глядит сверху, а матушка слезно просит, увидится с тобой. Три дня даю тебе, Петр,… больше тебе не прожить». Так что умру я скоро, сын… и государство свое тебе оставлю. Многое хотел я сделать, Русь-матушку к величию вести, да не дал Бог,… умираю, оставляя такую тяжесть на плечах твоих, Алеша.

-Так может все образуется батюшка? Может, просто привиделось тебе это,– делаю попытку увести тяжелые думы царя в сторону, но все потуги рассыпаются пеплом.

-Ты не поймешь сын, пока сам не испытаешь этого. Не могло такое привидится,… впрочем, пускай сия учесть минует тебя… Я устал, хочу отдохнуть немного, но прежде чем ты уйдешь, хочу, чтобы ты поклялся в том, что будешь оберегать свою семью, а мачеху с сестрами тем паче,– голос государя становился все тише и тише, хрипы заглушали слова, но Петр упорно продолжал говорить.

-Клянусь отец, что буду защищать и оберегать их как самого себя и семью свою, и не будет мне никакого покоя, пока не сделаю я для них все возможное!– слова слетают с губ, тяжелым ярмом ложась на шею.

Непонятная ненависть к лифляндке куда уходит, остаются лишь воспоминания Алексея, того самого цесаревича, который читал письма своей мачехи, старающейся помирить отца и сына после очередной размолвки, нежно относился к ней и признавал своей матерью, несмотря на то, что царь лишил его настоящей матери, отправив ее в монастырь.

Да, стереотипы играют порой глупую и страшную роль в сознании человека, многое могло бы быть иначе, не появись эти бесовские выдумки лицедеев и лицемеров. Похоже, многое придется переосмыслить, многое понять, пересмотреть и не делать поспешных выводов из всего услышанного и увиденного. Жизнь штука странная и порой непонятная, так почему же нам самим надо быть открытыми как книга? Выходит, что человек то это много больше, чем мертвая плоть древа… Черт бы побрал всех философов и их труды! Как же теперь быть, когда осознаешь – рушится приятный мирок, исчезают бумажные стены долго возводимых замков, открывая для тебя все гамму красок этого мира, с его жестокостью, подлостью, красотой и уродством, открывая нам одну простую – человек существо разноплановое и несовершенное! И относиться к нему однозначно тоже нельзя, даже взять светлейшего князя… етить его… гений военной наступающей доктрины Петра, верный сподвижник и удачливый командир, при этом являющейся столь злостным нарушителем законов и устоев государства, что повесить его было бы великим благом, да только надо ли все это?!