Бумеранг на один бросок - Евгений Филенко

— Позволь уточнить, Леночка, — сказал дядя Костя. — Разговор наш сложится успешно, и только так. Потому что иначе нам с тобой нельзя. Ты согласна?

— Нет, — сказала мама.

Он снова хмыкнул, взял маму под локоток — она не протестовала — и увел в гостиную.

Мы с удивительной великаншей остались на веранде — два этаких долдона.

— А ты вот так умеешь? — вдруг спросила она и замысловато переплела руки.

— Чего тут уметь? — приглядевшись, удивился я. И со второй попытки сделал то же самое.

— Чего, чего, — передразнила тетя Оля. — А того, что на этой планете на сей фокус способны только мы с тобой.

— Почему?!

— Кости рук у нас так устроены, — сказала она.

Я пожал плечами: устроены так устроены, чего голову ломать!

Тетя Оля, прищурившись, посмотрела на меня сверху вниз. Теперь она уже не казалась мне такой уродиной, как вначале. Просто к ее лицу нужно было привыкнуть, приглядеться. И тогда впечатление резко менялось. Собственно, у меня оно уже изменилось.

— Знаешь что? — продолжала она. — А я ведь есть хочу! Я ведь досюда через пол-Европы пробиралась! Имеется тут у вас какой-нибудь огород?

— Ага, — сказал я.

— Не «ага», а «разумеется, сударыня», — строго поправила она. — Тебе не в лом будет утащить с кухни немного хлебца?

— Угу, — сказал я.

— Отлуплю! — пригрозила она.

Мне было не в лом, и я сбегал на кухню за хлебом, а заодно прихватил немного масла в масленке и солонку — кто знает, что взбредет этой новоявленной тетушке в голову! Проходя мимо веранды, я видел, как дядя Костя что-то внушал маме, помогая себе экономными жестами, от которых по гостиной гулял ветерок, а мамуля молча слушала его, подперев щеку, а вот слов его было не разобрать, как ни старайся.

— Веди на огород, — сказала тетя Оля, по-хозяйски беря меня за руку. — Мама не станет ругаться, если мы стырим парочку огурцов и помидоров?

— Не-а, — сказал я.

— Ты как, прикидываешься лопухом или лопух и есть?! — рявкнула она. — Отвечай развернутыми фразами: дескать, полагаю, что не станет…

— Ладно, — сказал я.

— Не ладно, а «хорошо», горе луковое.

Мы обогнули дом и попали на мамины грядки. Тетя Оля сразу же сорвала самый красный помидор и отдала мне, а себе нашла самый большой. Мы вымыли их под ржавым рукомойником с пипкой, синхронно посолили, надкусили и моментально обляпались в одних и тех же местах.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала тетя Оля, утираясь сорванным листиком.

— О чем?

— Ты думаешь — ты и говори.

— Еще чего! — возмутился я. — Вдруг я какую-нибудь глупость думаю! Стану я ее вслух говорить…

— Пока что ничего умного ты и так не сказал. А вот когда начнешь выражать свои мысли вслух, авось и обогатишь свою речь. У тебя же на лице все написано, малыш!

Малыш… Пожалуй, она была единственная, в чьих устах такое обращение не звучало аллегорически.

— Но ведь это же вы сказали, что знаете, — упирался я.

— Конечно, знаю!

— А если я думаю о чем-то другом?

— Давай играть честно, — сказала она. — Согласен?

— Угу…

— Не «угу», а «ау-ау, та'ат!»[6]

— Чего-о?!

— Не обращай внимания… Если я угадаю, то вот что: поцелуешь меня в щеку.

— А если не угадаете?

— Тогда я везу тебя на закорках вокруг дома.

— Вам меня не поднять!

— Ха! — воскликнула она. — Малыш… К тому же, я ничем не рискую.

— Ну-ну, — сказал я.

— Так вот: когда мы уделались помидорками, ты подумал, что уж кто-то, а эта здоровенная халда — определенно твоя родная тетя… — Я вспыхнул, как упомянутый помидор. — Ну что? Я права? Давай целуй, оболтус!

«Обуолтус»… Это звучало забавно и волнующе.

Ее бронзовая щека приблизилась к моему лицу. Я увидел серебристый пушок возле уха, крохотную сережку с синим камушком в ухе и короткую пепельную прядку за ухом. Я услышал запах ее духов… Внутри моей башки взорвался фейерверк. Я зажмурился, качнулся вперед и ощутил своими губами ее горячую упругую кожу. Мне было безразлично, угадала она или нет: я все равно сделал бы это. Хотя, конечно, она угадала. Сердце оборвалось и рухнуло куда-то в желудок. Не было никаких сил убрать губы от ее щеки. Никогда еще со мной не приключалось ничего подобного.

— Но я не твоя родная тетя, — сказала она, отстраняясь и отправляя в рот остатки помидора. — Увы! Хотя… — Она задумчиво облизала пальцы. — В этом мире у тебя нет никого ближе по крови, чем я.

— Вот еще! — возразил я, все еще немного оглушенный новизной впечатлений. — У меня есть мама.

— Конечно, есть.

— У меня, наверное, есть отец…

— Несомненно! И ты, наверное, подумал, что Консул — твой папочка?

«Куонсул»… Я едва сдержался, чтобы не передразнить ее. А вместо этого быстро переспросил:

— Кто-кто?!

— Мм-м… дядя Костя.

«Куостя»… Тоже не подарок.

— Видишь ли, «Консул» — это его прозвище в Галактике… Нет, он и взаправду просто старинный мамин друг. Ты разочарован? Не лги же мне, несносный ребенок!

— Ну… если бы он был моим отцом, я… я… Такой отец все равно лучше, чем никакого.

— Браво! — воскликнула она и взъерошила мне макушку. — Я передам Консулу твои слова, чтобы он не задирал нос! Как это ты выразился: лучше фиговый отец, хотя бы даже и такой, чем никакого… Он, правда, и не задирает, но крутизна из него порой так и прет, помимо воли и желания. А тебе очень не хватает отца?

— По правде сказать… нет. Еще вчера я даже не задумывался об этом.

— А теперь задумался? И что решил?

— Еще месяц назад я жил в Алегрии, учился в колледже, — сказал я. — Само собой, я не против, чтобы у меня был отец. Но друзей мне не хватает больше…

— Это как раз поправимо, — промолвила она. — Ты, по крайней мере, знаешь, где остались твои друзья. Значит, всегда можешь туда вернуться.

— Вернуться, как же! — проворчал я.

— А вот что касается твоего отца, то где он, кто он — не знает никто.

— Мама знает, — предположил я.

— Ты будешь удивлен, — заметила она, — но этого не знает даже твоя мама.