Кьеркегор - Пол Стретерн

Но не уподобляемся ли мы змее, гоняющейся за собственным хвостом? Действительно, здесь мы вступаем на зыбкую почву, которая, чем дальше, становится еще более зыбкой. Приведем пример. Можно говорить, что даже сознание открыто сомнению, но способно ли на что-то, тем более на сомнение, нечто не существующее вообще? Сторонники Кьеркегора отвечают, что он не отрицает существование сознания, а всего лишь сомневается. Это очень важный момент. Кьеркегор утверждает лишь то, что «можно в высшей степени сомневаться в сознании».

Снова возвращаясь к юмовскому скептицизму, Кьеркегор показывает, что под вопрос можно поставить непрерывность сознания. Мы не переживаем эту непрерывность в переходе от одного момента к другому. Все, что мы испытываем, – это мгновение, настоящее.

Таким образом, сознание совершенно ненадежно. Когда мы осознаем это, существование становится еще более рискованным. И это проявляется еще отчетливее, если мы понимаем, что можем в любой момент умереть (этот факт мы узнаем из опыта, а также мы помним об отсутствии непрерывности сознания). Схожим образом мы должны помнить об имеющейся в нашем распоряжении полной свободе. Мы можем выбрать все, что угодно, – можем полностью трансформировать нашу жизнь. Мы постоянно, ежемоментно, сталкиваемся с абсолютной свободой. Такова истинная ситуация, в которой мы живем. В результате, когда мы до конца осознаем реальность нашего положения, мы испытываем страх.

О страхе Кьеркегор написал целую книгу – «Понятие страха». Само слово, используемое им для обозначения понятия, переводится часто как «беспокойство» или «тревога», но лучше всего передается немецким словом Angst (страх).

«Понятие страха» – одна из самых глубоких дофрейдовских работ по психологии. В ней Кьеркегор различает два вида страха. Первый мы испытываем, когда нам угрожает нечто внешнее (например, рычащий лев). Второй вид страха идет из внутреннего опыта – нашего столкновения с безграничными возможностями нашей собственной свободы. Осознавая эту свободу, мы понимаем ее огромность и иррациональность. (Как указывает Кьеркегор, доказать, что мы обладаем свободой, невозможно, потому что это доказательство будет предполагать логическую необходимость, противоположную свободе.)

Свобода не имеет ничего общего с философией. Это чисто психологический вопрос, который зависит от нашего умонастроения и позиции. Умонастроение заставляет нас понять нашу свободу. И мы постигаем ее в полной мере, когда испытываем состояние, называемое страхом. В этом смысле человек существует не как «бытие», он пребывает в постоянном «становлении». Вызываемый им страх есть тот самый ужас, что находится в самой сердцевине всякой нормальности. Его полное осознание погружает нас в безумие. По Кьеркегору, единственный выход в столь же иррациональном «прыжке веры». Совершая этот прыжок, индивид «спасается» от безумия посредством субъективной сущности, соотносящейся с Богом. (Другие предпочитают избегать этой ситуации через «веру» в иллюзию повседневной реальности, в которой сводящая с ума свобода виртуозно маскируется требованиями нормальности.)

Но только ли это осознание свободы пробуждает в нас жуткое чувство страха? Достаточно ли его одного, или только гении, такие, как Кьеркегор и Кафка, способны пребывать в состоянии постоянного ужаса от потенциальных возможностей собственного существования? Может быть, но и с нами, обыкновенными людьми, нормальным большинством, такое тоже случается. Идя по тропинке вдоль обрыва, мы испытываем страх перед падением и головокружение от бездны. Но отчасти этим мы обязаны странному импульсу, который и влечет нас к краю, и одновременно отталкивает от него. По мнению Кьеркегора, причина в осознании того, что мы можем броситься вниз, в страхе перед этой свободой, воспользоваться которой так легко. Здесь мы испытываем страх: безумие и ужас, скрывающиеся под нашей нормальностью.

В 1844 г. Кьеркегор завершил «Понятие страха», а также работу поменьше под названием «Философские крохи». Ее он снабдил обширным, в шестьсот страниц, постскриптумом, озаглавленным «Заключительное ненаучное послесловие к “Философским крохам”: мимически-патетически-диалектическая компиляция. Экзистенциальный вклад Йоханнеса Климакуса» (написано Йоханнесом Климакусом, но «издано С. Кьеркегором»). Именно здесь впервые появилось слово «экзистенциальный» – в датском варианте еksistensforhold, что переводится как «условие существования, сущностное отношение».

В предыдущие пять лет Кьеркегор написал более полумиллиона слов, и неудивительно, что теперь запас их истощился. Поэтому, в соответствии с собственной философией, он решил действовать – и сотворить себя посредством важного выбора. Выбор, что характерно для Кьеркегора, оказался негодным. Несколько из его вышедших под псевдонимами работ удостоились умеренно благоприятных отзывов в журнале «Корсар». Это выходивший в Копенгагене скандально-сатирический журнал печально прославился оскорбительными нападками на местных деятелей. Кьеркегор замыслил спровоцировать «Корсар» выступить против него, опубликовав ехидное письмо с оскорблениями в адрес журнала («всякий сочтет себя оскорбленным похвалой в таком рода журнальчике») и явив подлинную личность его анонимных издателей (один из них в результате потерял шанс занять должность профессора).

Результат был предсказуем. На протяжении нескольких месяцев каждый номер «Корсара» выходил с материалом, в котором и сам Кьеркегор, и книги, изданные под его необычными псевдонимами, подвергались злобным нападкам. Его изображали в карикатурном виде, его манера одеваться безжалостно высмеивалась, над его идеями потешались. Раньше Кьеркегора считали чудаком, одаренным писателем и интеллектуалом, который «обрел религию» и сделался отшельником из-за несчастной любви. Встречные признавали его за чудака, но не более того. Теперь все изменилось. Благодаря непрекращающемуся потоку статей и очерков этот сутулый, худой как щепка, малорослый человек неопределенного возраста с шаркающей, неуклюжей походкой, огромным зонтиком, в брюках со штанинами разной длины превратился в объект публичных насмешек. На улицах его преследовали, освистывая, мальчишки. Хозяева магазинов и достойные члены общества откровенно смеялись, когда он проходил мимо.

Можно только представить, как сильно страдал от такого обращения этот тонкий, чувствительный человек. Однако ж все эти издевательства Кьеркегор навлек на себя сам. Он прекрасно понимал, что делает. («“Корсар” нанимают, чтобы слушать брань, как шарманщика, чтобы слушать музыку».) Так почему же он сделал это? Имея дело со столь сложной личностью, дать ответ столь же непросто. Несомненно, это было еще одно проявление комплекса мученика, заставлявшего его еще в школе задирать мальчиков постарше. Также несомненно, что Кьеркегора задевало невнимание общества к его работам. Ему было тридцать три года, но почти никто не знал его как писателя. Что ж, если хорошие дела не приносят славы, почему бы не прославиться плохими?

За этим эгоистическим двоемыслием стояла и более искренняя и серьезная цель (пусть даже и не лишенная эгоизма и двоемыслия). Кьеркегор хотел претерпеть от сограждан оскорбления и поношения, чтобы стать лучше. Он использовал их, чтобы сделаться лучшим христианином. Кто желает жить духовной жизнью, единственной, достойной устремлений, тот должен помогать себе в этом – пусть даже таким вот образом. (Если прежние его устремления были по крайней мере отчасти неосознанными, то это таковым точно не было.) И конечно, присутствовала причина, лежавшая в основе всех. Как сказал Паскаль, единственный равный Кьеркегору религиозный мыслитель, «сердце имеет свои резоны, о которых не знает разум». Этой сердечной причиной была Регина. Он хотел, чтобы она обратила на него внимание, хотел показать, как ему тяжело.