Полет сокола - Дафна дю Морье

Когда мы вернулись в отель, от Джованни по-прежнему не было никаких вестей. Тем не менее я сразу заснул и спал, благодарение Богу, без сновидений. Джованни позвонил в самом начале десятого.

– Армино, – торопливо заговорил он, – послушай, кажется, я все устроил. Двое немцев на "фольксвагене" едут на север. Им нужен переводчик.

Ты ведь говоришь по-немецки?

– Говорю.

– Тогда хватайся за это. Герр Туртман и его фрау. Страшны, как смертный грех, оба цепляются за карты и путеводители. Им все равно, куда ехать, лишь бы на север. Помешаны на осмотре достопримечательностей.

– А как насчет моей замены?

– Все улажено. Ты знаешь моего шурина?

– У тебя их несколько.

– Тот, который работает в "Америкэн Экспресс". Он знает ответы на все вопросы и просто рвется в Неаполь. Парень что надо. Мы можем на него положиться.

На какое-то мгновение меня охватили сомнения. Что, если шурин Джованни испортит поездку? Умеет ли он ладить с людьми? Но даже если все будет в порядке, не потеряю ли я работу, когда в Генуе узнают о подмене?

– Постой, Джованни, ты уверен?

– Послушай, либо бери, либо отказывайся. – В голосе Джованни звучало нетерпение. – Я ведь оказываю тебе услугу, не так ли? По-другому не выйдет, да я и не стану больше этим заниматься. Шурин уже собрался, сейчас он будет у тебя, так что сам ему все и объяснишь. А мне еще надо дать знать герру Туртману. Он хочет выехать в половине одиннадцатого.

У меня оставалось около полутора часов на то, чтобы передать дела, добраться до конторы и встретить новых клиентов. Положение не из легких.

– Договорились, – сказал я и положил трубку.

Я допил вторую чашку кофе и бросил то немногое, что было со мной, в саквояж. В девять двадцать шурин Джованни постучал в дверь. Я сразу его вспомнил. Энергичный, бойкий, острый на язык… но я усомнился в том, что он прихватил с собой таблетки от несварения желудка для подверженных этому недугу англосаксов, равно как и в том, что он проявит хоть какой-то интерес к внуку Блумов. Впрочем, неважно. Групповод не может быть кладезем всех достоинств. Мы уселись рядом на мою измятую постель, и я показал ему все маршруты тура плюс список туристов, к которому добавил краткое, но точное описание, у кого какая идиосинкразия.

Мы вместе вышли из номера, и я отправил его к портье, где ему предстояло заявить о своем статусе. Я пожал ему руку и пожелал удачного путешествия. Выходя через вращающиеся двери отеля на улицу, я чувствовал себя нянькой, бросающей своих питомцев. Совершенно особое ощущение, ведь мне еще никогда не доводилось бросать тур, как крыса бросает тонущий корабль.

Такси высадило меня на виа дель Тритоне, и не успел я войти в контору, как увидел Джованни. Сама улыбчивость, сама любезность, он разговаривал с теми, в ком я сразу распознал своих будущих клиентов. В их национальной принадлежности было невозможно ошибиться. Оба средних лет. Он – крупный, широкоплечий, с жесткими, как платяная щетка, волосами и в очках в золотой оправе. Она – с болезненным цветом лица и с волосами, взбитыми под шляпой, которая ей явно мала. По какой-то непонятной причине на ней были надеты белые носки, вступавшие в резкий контраст с темным пальто. Я подошел. Мы обменялись рукопожатиями.

– Моя жена и я – страстные кинолюбители, – объявил герр Туртман, как только Джованни представил нас друг другу. – Мы любим снимать из машины во время движения. Насколько я понимаю, вы водите машину.

– Разумеется, если вы этого пожелаете, – сказал я.

– Превосходно. В таком случае мы можем сейчас же выехать.

Джованни, расплываясь в улыбке, простился с ними обоими. Затем подмигнул мне.

– Желаю приятного путешествия, – сказал он.

Мы взяли такси до того места, где стоял их "фольксваген". На крыше машины высилась груда багажа. Половину переднего сиденья тоже занимал багаж.

Немцы никогда не путешествуют налегке и по дороге всегда увеличивают свое имущество.

– Вы поведете машину, – распорядился герр Туртман. – Моя жена и я хотим поснимать при выезде из Рима. Выбор пути предоставляю вам, но мы бы хотели проехать через Сполето. В моем путеводителе местная соборная площадь отмечена двумя звездочками.

Я сел на место водителя, герр Туртман – рядом со мной, его жена устроилась на заднем сиденье. Когда мы проезжали по мосту через Тибр, они приставили кинокамеры к глазам и водили ими из стороны в сторону, как пулеметчики на стрельбах.

Когда стрельба прерывалась – что все-таки время от времени происходило, – они обильно подкреплялись содержимым бумажных пакетов и пили кофе из термоса весьма солидных размеров. Разговаривали они мало, и продолжительное молчание вполне устраивало меня. Обгон грузовиков требовал всего моего внимания, а чтобы добраться до пункта, который я имел в виду, нам предстояло покрыть расстояние в двести пятьдесят километров.

– А сегодня ночью? – неожиданно спросил герр Туртман. – Где мы будем спать сегодня ночью?

– Мы будем спать в Руффано, – ответил я.

Он зашелестел страницами путеводителя, который держал на коленях.

– Там есть несколько памятников, отмеченных тремя звездочками, – сказал он через плечо жене. – Мы можем все их снять. Руффано нам вполне подойдет.

Было нечто закономерное и вместе с тем ироничное в том, что я покинул город, в котором родился и провел одиннадцать лет своего детства в компании одного немца и по прошествии двадцати лет возвращаюсь в него в обществе другого. Сейчас, в марте, за окнами машины разворачивалась холмистая местность, подернутая розовато-серой дымкой, голая и бесприютная, под небом, готовым просыпаться снегом, как во Флоренции; тогда, в слепящем, знойном июле 1944 года, дороги к северу от Руффано были серыми от пыли. Военные грузовики и подводы уступали дорогу "мерседесу" коменданта, на капоте которого развевался флажок. Время от времени знавшие, кто едет в машине, вытягивались на обочине в струнку и отдавали честь, но комендант редко обращал на них внимание. И когда ему было лень, я вместо него отвечал на приветствия. Это помогало мне скоротать время в дороге, помогало забыть про тошноту и избавляло от необходимости смотреть, как моя потаскуха-мать кормит виноградом своего завоевателя. Ее глупое хихиканье вперемешку с его басистым смехом оскорбляли мое представление о достоинстве взрослого человека.

– В путеводителе сказано, что в герцогском дворце Руффано есть замечательная картина "Искушение Христа", которая до недавнего времени считалась кощунственной. Я всегда думал, что во время войны наши люди нашли ей более безопасное убежище.

Я не стал им рассказывать, что сам видел, как мой отец, хранитель дворца, и его помощники с большой осторожностью упаковали ее вместе с несколькими другими картинами и спрятали в подвалах дворца, опасаясь именно такой возможности.