Лето перемен - Энн Мэйджер

– Я был женат.

– Я тоже была замужем. – В глазах ее вспыхнула и погасла печаль. – Мне было очень жаль, что Нотти умерла.

Он не мог с той же легкостью ответить, что сильно жалел, когда ее дражайший супруг-миллионер удрал от нее, а потому между ними снова повисло молчание. Наконец он все-таки выдавил:

– Мне очень жаль Хейзл, я любил ее, и… э-э… Грейси сказала, что не появиться сегодня здесь было бы неприлично.

Фэнси сочувственно улыбнулась.

– Я уж и забыла, как это бывает в маленьких городках. Все следят за каждым твоим шагом, все тебя судят.

– Именно. И сейчас тоже, – сказал Джим, бросив мимолетный взгляд на Уэйнетт и Грейси и надеясь, что Фэнси поймет намек и освободит ему дорогу.

– Уэйнетт ни капли не изменилась, по-прежнему такая же сплетница, но твоя Грейси мне очень понравилась. Она просто прелесть. Я благодарна ей, что она заставила тебя прийти, потому что ты единственный, кого мне искренне хотелось видеть.

Эти слова, такие вкрадчиво-кокетливые, высказанные с такой теплотой и легкостью, лишь усугубили его напряжение.

– Раньше, когда я приезжала домой, я тоже не хотела видеть тебя, говорить с тобой, Джим. А теперь хочу.

О Боже. Опять.

– Зачем? – буркнул он. – Ты мне как-то сказала, что я самая настоящая деревенщина, коль предпочитаю остаться в Парди. И решила, что заклеймила меня раз и навсегда.

Ее взгляд прошелся сверху вниз по его высокой мощной фигуре.

– Что ж, может быть, я была далеко не так умна, как мне казалось, – шелковым голоском произнесла она. – А может, я так сказала специально, чтобы ты не слишком удерживал меня здесь. Думаю, я боялась, что ты запросто уговоришь меня остаться.

– Ну, теперь нам этого никогда не узнать.

– Ты не из тех, кто бегает за девчонками, Джим. Но ты красивый. Одни мускулы. А я все гадала: может, ты боишься встретиться со мной, потому что полысел или живот отрастил?

Комплименты от нее ему нужны меньше всего.

– Я никогда не был красивым.

– А мне помнится, что тебя все девчонки в округе пытались подцепить… пока удача не улыбнулась мне.

– Только из-за моего футбольного таланта.

– Меня куда больше восхищали в тебе другие таланты.

Выдох дался ему с трудом.

– Это было давно. С тех пор много воды утекло.

– Тут ты прав. – Он снова уловил уже знакомую печальную нотку в ее голосе.

Они долго молча смотрели друг на друга. Ему вдруг пришел на ум вопрос: сколько мужчин спали с ней, кроме ее бывшего мужа? Наверное, по сравнению с ее элегантными любовниками сам он казался ей неуклюжим провинциалом, потому-то она и запомнила его.

– Я надеялся, что ты растолстела, – резко бросил он.

– Может, и я надеялась на то же самое в отношении тебя. Так что, вполне возможно, что и меня постигло разочарование. – Но ее улыбка доказывала, что это неправда.

Фэнси, в этом строгом платье, подчеркивающем ее женственность, с высоко зачесанными рыжими прядями, выглядела такой восхитительно-чувственной, что у него зашлось сердце. Грудь у нее стала пышнее. Она превратилась в роскошную женщину. Сексуальную. И, разумеется, сама об этом знала.

В те времена, когда Фэнси училась в школе, она была худой, как палка, диковатой девчонкой с толстыми косами и пристрастием к нелепым платьям с кружевами. Джим помнил ту пасхальную вечеринку на ферме у Хейзл, когда неожиданно пошел дождь и Хейзл попыталась уговорить дочь надеть джинсы, как и все, вместо ее любимого кружевного платья. Фэнси тогда пришла в такую ярость, что выскочила к гостям, в чем мать родила.

Это последнее воспоминание повернуло его мысли на дурную дорожку. На какую-то долю секунды он вообразил себе Фэнси без ее элегантной черной оболочки… без единой нитки на обнаженном теле.

Его голодный взгляд так и впился в нее. Он словно видел ее матовое нежное тело; полную грудь, тонкую талию. Восхитительное видение казалось таким маняще живым, что его пронзило желание дотронуться до нее, ощутить ее вкус, проверить, выдержит ли реальность сравнение с его воображением.

Но, вместо того чтобы протянуть к ней руку, Джим в отчаянии поспешно отвел взгляд. Не дай Бог, Фэнси прочитает его мысли и разгадает его! Темное от загара, суровое лицо стало угрюмым, а помрачневшие глаза с деланным интересом остановились на заржавевшей дверной петле.

– Раньше ты не был таким серьезным и надутым, – прошептала она. – Разве это вежливо… тем более со старыми друзьями?

– Мы на похоронах, – напомнил он резко. – На похоронах твоей матери.

– Она не стала бы возражать, если бы ты был со мной полюбезнее, Джим.

– Значит, я возражаю.

– Неужели мы должны ненавидеть друг друга только потому, что когда-то были…

Ну хоть бы раз она не высказала вслух все, что думает!

Но Фэнси всегда отличалась ослиным упрямством: она всегда шла до конца во всем, будь то слова или поступки.

– …любовниками?

Хриплый шепот надолго повис между ними как вызов, снова поднимая из глубин памяти ощущение ее обнаженного тела под покрывалом из цветов, ее обвившихся вокруг него стройных ног, незабываемого восторга обладания ею. И снова узкое черное платье словно на глазах растворилось, и ее красота едва не ослепила его.

– Ненависть – неподходящее слово.

– Но ты определенно не хочешь общаться со мной.

– Ненависть тут ни при чем, – угрожающе понизил он голос.

– То есть? Ты хочешь сказать, что боишься тех чувств, которые, возможно, все еще ко мне испытываешь?

Ну почему ей непременно нужно его уколоть?

– Я ничего к тебе не испытываю, малышка.

Она внимательно рассматривала его.

– Отлично. Значит, никаких сложностей не будет. Мы можем быть друзьями, с тобой и с Грейси. И как друг ты не станешь возражать, если я признаюсь, что мне стыдно за мое поведение… стыдно за то, как я с тобой кокетничала, когда умер твой отец и ты вынужден был вернуться домой и помогать маме.

Ее огромные зеленые глаза светились искренним сожалением. Джим почувствовал, как испаряется его злость, и понял, что должен сейчас же бежать, иначе его засосет трясина, бороться с которой просто выше его сил.

– Все кругом говорят, что ты преуспел в жизни, – продолжала она.

– Для тебя, Фэнси, деньги всегда имели огромное значение.

– Не такое уж и огромное теперь. И друзей на деньги я никогда не меняла.

– Держись от меня подальше, малышка. Ты и я… мы никогда не сможем быть друзьями.