Отрава для сердец - Елена Арсеньева

Мелкая, противная дрожь пробежала по телу. Ничего, какое-томалое время у него еще есть. Добежать до дому, где он стоял на постое, взятьвещи, деньги. Мало, ох мало денег! Но зато он спасет жизнь, а в Венеции ещевыручит хорошую плату за девчонку. Зачем, в конце концов, делать еепослушницей? Много чести этой мужичке! Марко продаст ее в услужение, в рабыни.В монастырские прислужницы!

От этой мысли на сердце сделалось легче. Каково-то теперьАнисье, так любившей дочь? И каково будет ей глядеть с небес на мучениямаленькой рабыни?

Он думал – а быстрые ноги уже несли по знакомой тропе,кончавшейся забором-частоколом. Вот выломанная жердь, вот пролаз. Проскочилсам, протащил за собой девчонку. Она запуталась в полах, упала. Марко злодернул за руку… Он знал, что придется ехать все время по лесам, терпетьвсевозможные неудобства и трудности, но всякое неудобство сейчас уже неказалось таковым. Лишь бы успеть уйти. Вместе с девчонкой. Porco diavolo, но неотомстит ли он сам себе, взваливши на плечи такую ношу?! Впрочем, дело сделано,деваться некуда… Как говорят эти варвары: вдвоем в дороге веселее. И сновамысль о том, как страдает сейчас душа Анисьи, согрела его измученное существо.

Девчонка, покорно семенившая рядом, тихонько всхлипнула. ИМарко вновь пробормотал слова, которым суждено было стать их постояннымиспутниками в этом долгом, мучительно долгом пути от Москвы до Венеции:

– Молчи, не то убью! Эй ты… как твое имя?

– Даша. Дашенька. Я…

– Молчи, не то убью!

Это было все, что он хотел знать о ней. И довольно, довольнослов!

– Ты совершенно уверен, Пьетро, что больше не хочешь меня?

Молодая дама с распущенными черными волосами, в которыхсверкали алмазные нити, медленно поднимала край своего багряного плаща – так,что открывалась прелестная ножка в кружевном, туго натянутом белом чулке,обутая в бархатную алую туфельку. Спереди у туфельки красовался затейливыйвырез, на чулке тоже был вырез, так что виднелись беленькие маленькие пальчики.Ногти же покрывал густой кармин, и когда пальчики шевелились, они напоминаликаких-то необычайных красноголовых насекомых или тычинки росянки – того самогоцветка, который пожирает мушку, неосторожно забравшуюся в его чашечку. Авпрочем, в шевелении этих хорошеньких накрашенных пальчиков было что-то весьмаволнующее, поэтому неудивительно, что мужчина, раскинувшийся в кресле напротивдамы, взирал на ее ножку с любопытством.

Дама между тем подтянула свой багряный плащ так высоко, чтонад расшитой золотыми узорами подвязкой показалось тонкое белое колено и дажечасть бедра, и бросила выжидательный взгляд на мужчину. Тот поощрительноулыбнулся, но не двинулся с места. Тогда дама проворно сбросила туфельку ивытянула ногу над полом. Повертела ею, словно любуясь стройностью лодыжки,округлостью икры и высоким подъемом, а потом, чуть подвинувшись в кресле,коснулась шаловливыми пальчиками складок ткани, которые прикрывали заветноеместо мужчины, сидевшего напротив нее.

Тот вопросительно вскинул брови, но не отстранился отбудоражащего прикосновения, а только шире раздвинул ноги.

Заметив столь явное поощрение, дама проворнее зашевелилапальчиками, норовя зацепить шнурки гульфика, и когда ей это не удалось, лицо ееприняло такое озабоченное выражение, что мужчина не выдержал и рассмеялся:

– О Цецилия, ты прелесть! Ты просто прелесть! Прошу тебя,продолжай.

Дама удвоила старания и скоро, издав короткий радостныйвздох, зацепила витой золоченый шнурок, дернула за него – и выпустила на волюмужское естество, но не убрала ногу, а продолжала гладить и ласкать мужчину дотех пор, пока дыхание его не участилось и он не произнес голосом, в которомсквозило явное наслаждение:

– Обещай, что ты научишь ее делать так же!

Дама усмехнулась:

– Этому невозможно научить, Пьетро. Это или есть у женщины,или нет. Что ты будешь делать, если твоя красавица окажется не очень способнойученицей?

– Я буду дрессировать ее, как жонглер дрессирует своюсобачку. Впрочем, одного раза мне будет достаточно, чтобы уяснить, на что онаспособна. Может быть, мне не захочется тратить на нее силы, и тогда…

– И тогда? – переспросила дама, затаив дыхание, но непереставая между тем трудиться над вздымающейся мужской плотью. – Что тогда,Пьетро?

– Тогда я попрошу тебя раздвинуть для меня свои хорошенькие…

– Хорошенькие – что? – бесстыже улыбнулась дама. – Ножки?Или губки?

– И то, и другое, – ответил мужчина. – О-ох, Цецилия! Зачемты это делаешь, бога ради? Чего ты добиваешься? Ведь сегодня ночью я долженбыть силен, как десять похотливых козлов, а ты вынуждаешь меня потратить силызаранее!

– Но мы ведь дадим девчонке вина, не так ли? – вкрадчивопромурлыкала дама, задирая свой тяжелый плащ так, что стало видно, какого цветапоросль внизу ее живота: черная, как смоль, и курчавая. – И ничего ведь неизменится, если с ней для начала побывает не десять, а девять похотливыхкозлов.

– И куда же денется десятый? – спросил мужчина, которого, повсему было видно, этот разговор возбуждал ничуть не меньше, чем распутныеприкосновения.

– Вот сюда, – промурлыкала дама, показывая пальцем накудрявое украшение своего животика. – Ну же, Пьетро! Или ты уже сделался стариком?!Да ведь еще полгода назад ты мог удовлетворить пятерых сестер подряд, а потомеще хватало сил для аббатисы!

– Просто я боюсь, что если начну с аббатисы, то уже незахочу касаться сестер! – захохотал мужчина, резко вскакивая с кресла. Меч еговызывающе торчал. – Ну, так что ты предпочитаешь раздвинуть, моя прелестнаяЦецилия?

Цецилия закинула ноги на подлокотники кресла с проворством,выдающим частую практику, и мужчина опустился на колени меж ее широкораздвинутых бедер.