Агент вождя - Сергей Иванович Бортников

костёла через пятнадцать минут.

— Слушаюсь, товарищ нарком.

— Кстати, со мной ещё несколько человек. Может, их тоже подключим к поиску?

— Не вижу необходимости. Пока.

— Согласен.

Они одновременно выбежали на улицу и стали действовать по намеченному плану.

Сначала повезло Цанаве. Именно ему удалось обнаружить пропавшего профессора в расположенной неподалёку часовне.

Фролушкин стоял на коленях перед облачённым в монашеское одеяние худощавым парнем не старше тридцати лет, безучастное бледное лицо которого покрывал нетронутый юношеский пушок, совершенно не свойственный мужчинам такого, достаточно зрелого, возраста, и… безутешно рыдал.

* * *

Небольшая приземистая часовня (у католиков — капличка) с узким окошком по фронтону была построена в середине XVIII века неким Скандербегом Булгариным, предком русского писателя Фаддея Булгарина.

Нередко её называют «Башней Убийцы».

Почему?

Однажды Скандербег застрелил из ружья своего соседа — помещика Узловского, и в соответствии с Литовским Статутом был обязан заплатить его родственникам «виру» («поголовье»), то есть, по сути, отступные или откупные — кому как угодно.

Состоявшийся вскоре суд постановил отдать потерпевшим целый ряд деревень и вместе с ними — крестьянских душ. Но ещё задолго до этого решения родственники погибшего начали шантажировать обвиняемого с целью увеличения размера компенсации. Вот он и решил во искупление грехов построить «вежу» — небольшую башню, куда стали помещать невольных убийц.

С тех пор в костёле, по просьбе Булгарина, неподдельно сожалевшего о случившемся, ежегодно стали служить мессу-молебен по невинно убиенному помещику Узловскому. За это Скандербег заплатил служителям храма на 350 лет вперед…

В этой самой часовне и нашёл Плечов своих «подельников».

Картина вызывала умиление и сострадание.

Явно неадекватный монах.

Всемирно известный учёный, стоящий перед ним на коленях.

И утешающий его нарком НКВД с далеко не однозначной репутацией…

* * *

— Батя, кто это? — еле выдохнул Плечов, поднимая профессора с колен.

— Мой сын… Павлик…

— Он что, не разговаривает?

— Нет.

— А понимает?

— Не всё…

Послушник кивнул узким, выпирающим подбородком и криво улыбнулся, обнажая редкие, начинающие чернеть зубы. После этого без лишних слов задрал рукав рясы и продемонстрировал присутствующим свои руки — тощие, покрытые глубокими кровавыми ссадинами и фиолетовыми синяками. То ли его держали связанным, то ли пытали, избивая какими-то, как любят выражаться эксперты-криминалисты, «колюще-режущими предметами…»

— Кто так издевался над ним? — зло спросил Цанава.

— Бог его знает, — тяжело вздохнул Фёдор Алексеевич. — Я хотел поговорить с епископом, но не смог его найти.

Вдруг снаружи донёсся какой-то шум. Противно заскрипели давно не смазываемые петли. Куда-то девалась (как будто испарилась!) и без того узкая щель между дверью и коробкой, через которую в глубь часовни ещё недавно проникали слабеющие с каждым осенним днём солнечные лучи…

Лаврентий Фомич обнажил пистолет и бросился к выходу.

Он был заперт!

— А, чёрт… Хотите верьте, хотите — нет, но я нутром чувствовал, что благодаря вам непременно влипну в какое-то дерьмо… С нашей гнилой интеллигенцией надо круглосуточно держать ухо востро. Эй, там, снаружи, кто-то слышит меня?

В ответ — только гулкое эхо.

Тогда Цанава направил ствол в потолок и нажал на спусковой крючок, удостоившись за это укоризненных взоров товарищей по несчастью, искренне переживавших за сохранность народного добра.

Несколько минут спустя в дверь кто-то постучал. Сначала рукой, затем прикладом.

— Товарищ нарком, вы там?

— Тут, конечно, где же ещё! Это ты, Балабанов?

— Так точно!

— Открывай немедленно.

— Чем? У меня ключа нет.

— Попробуй стрельнуть в замок…

— Не поможет… Здесь такая махина — три дня сбивать кувалдой придётся.

— Понял… Ты один или с кем-то ещё?

— Один. Козырев за углом остался.

— Так свистни его сюда. Быстрей!

— Лёха!

— Ов!

— Ко мне!

— Иду…

— Сколько раз можно повторять? Отвечать надобно исключительно по Уставу!

— Слушаюсь!

— Не «слушаюсь», а «есть»…

— Что есть?

— Есть, товарищ сержант госбезопасности.

— А… Понял…

— Учи Устав, Лёха, не то ты у меня из наряда до конца дней своих не вылезешь…

— Так точно, товарищ сержант!

— Что «так точно», что «так точно»?

— Отставить, Балабанов! — заорал Цанава из глубины часовни. — Меньше говори — больше делай!

— Есть!

— Пошли Козырева за настоятелем, а сам оставайся возле двери.

— Есть!

— И не вздумай отойти — голову сверну…

* * *

— Мы-ы-ы, — громко промычал юродивый послушник, тыча пальцем себе под ноги.

Профессор жестом отослал неразумного сынка в дальний левый угол помещения и принялся рьяно разгребать землю в указанном им месте. Вскоре его руки нащупали нечто вроде деревянного настила, посреди которого торчало металлическое кольцо. Подоспевший на помощь Ярослав потянул за него, и взорам собравшихся открылся вход в подземелье.

Павлик, взявший на себя роль проводника, первым начал спускаться вниз; потом — старший майор Цанава; за ними — Плечов и Фролушкин.

Правой рукой Лаврентий Фомич твёрдо сжимал рукоять пистолета, левой — продолговатый корпус ручного фонарика.

Похоже, нарком оказался единственным из всех членов дружного коллектива, кто давно предполагал именно такое развитие событий и заранее готовился к нему.

Что это? Интуиция, профессиональная, так сказать, «чуйка»? Или же ему больше остальных было известно о сокровищах Несвижского замка?

Последнее предположение в глазах маститых учёных выглядело весьма сомнительным, но всё же…

Тоннель оказался достаточно широким, к тому же с каждым метром он всё больше увеличивался в размерах, пока не стал таким, что в нём мог свободно передвигаться, даже не нагибаясь, человек самого высокого роста.

— Красота… — обнажил белые ровные зубы Лаврентий Фомич. — Будто в метро гуляем!

— Про метро вы, конечно, загнули, — возразил Фролушкин. — Однако — чистая правда — никакого дискомфорта я лично пока не ощущаю.

— В отличие от Балабанова и Козырева, — усмехнулся старший майор. — Представляю, какие чувства будут испытывать они, когда войдут в часовню и обнаружат, что там никого нет.

— И это правда. Насчёт нас с Ярой они переживать не станут, а вот ваше отсутствие наверняка повергнет их в ужас!

— Ничего. Небольшой стресс иногда полезен для общего здоровья!

— Стресс… Вы даже такие слова знаете?

— А то! Я недавно читал работы Уолтера Кэннона[18]. Причём — в оригинале!

— Вы нас искренне удивили, Лаврентий Фомич. Даже не удивили, сразили, как говорится, наповал.

— То ли ещё будет, господа!..

— Ме-бе-ме, — опять забормотал Павел, останавливаясь у развилки, после которой тоннель делился на две ветки — так, видимо, он пытался указать направление, в котором им следовало двигаться, то есть вправо.

Но только компания вошла в поворот, как впереди оглушительно громыхнул одинокий выстрел.

— Ложись! — мгновенно среагировал Цанава.

— Ба-бах! — снова раздался угрожающий звук, и что-то просвистело над головами.

— Покушение на наркома… — зло констатировал Лаврентий Фомич, без промедления бросаясь в погоню. — Тридцать лет расстрела без