Исчезающая земля - Джулия Филлипс

Хотя, может, и нет никаких новых постов. Может, Валентина Николаевна отобрала у Дианы телефон после сегодняшнего разговора. Может, выгнала тех девчонок. Может, Диана прорыдает всю ночь, услышав, что сказала ее мать.

Завтра перед уроками Оля спросит: «Почему ты позволила ей так со мной разговаривать?»

Диана ответит: «Я не могла ее остановить. Она отобрала мой телефон и оттолкнула меня».

«Ты никогда ей не перечишь. Она больная на всю голову». Оле можно говорить откровенно, потому что с ней обошлись несправедливо, и Диане придется согласиться, хотя она столько лет делает вид, что у нее идеальная семья.

Вместе они придумают план. Диана скажет матери, что вступила в какой-нибудь клуб по интересам, и тогда они смогут два раза в неделю ходить после школы к Оле домой. Это будет их секрет. Олина мама их не выдаст. Оля разорвала еще один пакетик с сахаром, высыпала содержимое в рот и прожевала. Сахар растворился на зубах. Клуб по интересам можно назвать так: «Все ненавидят Валентину Николаевну» или «Побег от матери-монстра».

Оля проглотила сахар, смахнула мусор на землю и легла на скамейку.

Тихонько шумел прибой. Примерно в двух метрах от берега вода покрылась рябью. Там, вдалеке, темнел другой берег, редкие огни намекали на Вилючинск, город подводников со стоянками атомных подводных лодок, горы наслаивались друг на друга, бледнея на вершинах.

Еще клуб можно назвать вот как: «Оля сама по себе». Она знала, Диана на это не пойдет. Просто знала. Никакого клуба не будет. Когда речь заходила о любви или лжи, Диана всегда отодвигала Олю на второй план.

Желтое закатное небо отражалось от земли. Вдалеке мигали огни. У Оли за спиной то и дело проносились машины.

Виски увлажнились и похолодели от слез. Оля протерла глаза. Кто-то крепко взял ее за правую лодыжку большой рукой, и она в ужасе села.

Возле скамейки стоял полицейский, которого она видела по телевизору. Высокий, в солнечных очках; форма придавала ему важный вид. Он отпустил Олину ногу и спросил:

— Алена Голосовская?

Оля подтянула ноги к себе, часто дыша:

— По-вашему, я на нее похожа?

— Фамилия, имя, отчество.

— Петрова Ольга Игоревна. — Вот, значит, как полиция проводит поиски? Ходят от скамейки к скамейке там, где школьниц видели в последний раз? Ничего удивительного, что сестер до сих пор не нашли. — Я старше их. Учусь в восьмом классе. И я вообще не похожа на Алену Голосовскую.

Оля вытерла слезы обеими руками и посмотрела на следователя; ее лицо отразилось в стеклах его очков. Пропавшие сестры были миниатюрные, хрупкие и тщедушные. Не то что она, подросток-переросток.

Следователь внимательно посмотрел на Олю, а потом махнул кому-то рукой. У обочины, не заглушая мотор, ждала полицейская машина.

— Как давно ты здесь?

— Может, час.

— Не видела никого подозрительного?

— Никого. Вас только.

— Больше к тебе никто не подходил? Может, водитель какой-нибудь черной машины? — Оля покачала головой. — Не закатывай глаза, когда я с тобой разговариваю, — велел следователь.

— Я не закатывала. — Удивительно, как приятно врать постороннему человеку.

— Надеюсь, ты понимаешь, как опасно гулять здесь одной?

— Нет, не понимаю, — ответила Оля и улыбнулась полицейскому. — Мама только что вышла с работы, она меня заберет. Приедет с минуты на минуту. — Телефон, зажатый между ладонями у нее на коленях, завибрировал. Оля вздрогнула. — Мама звонит!

Следователь переступил с ноги на ногу. Хотя полицейская форма и очки придавали ему важности, лицо у него было молодое. Из заднего кармана он достал визитную карточку и протянул Оле. «Лейтенант Николай Данилович Ряховский». Ниже номер телефона, в углу вытравлен герб.

— Позвони, если что-нибудь вспомнишь, — попросил он. — И передай маме, чтобы больше не назначала тебе встречу здесь: это неподходящее место.

Оля кивнула и поднесла телефон к уху.

— Да, мамочка. Уже едешь? Здорово!

Следователь удалялся, галька скрипела у него под ногами. Телефон, прижатый к щеке, вибрировал.

Как только Николай Данилович сел в машину, Оля снова легла на скамейку. Она посмотрела на экран. Пропущенный от Дианы. Она разблокировала экран, смахнула уведомление, открыла их переписку и стала ждать объяснений от подруги. Она представляла себе буквы, хаотичные пробелы. Ничего. Оля опять заблокировала экран.

По правде говоря, ей не хотелось перезванивать.

Она сидела на лавке совсем одна. Ей так даже нравилось.

На закате прибрежные камни поменяли цвет: были серые и черные, а стали медового оттенка. Янтарного. Они блестели. Скоро галька засияет, а вода в бухте окрасится в розовый и оранжевый. Из центра города открывается потряса­ющий вид, а родители боятся отпускать сюда своих красавиц-дочерей.

Оля повернула голову, затылок перекатился по рейкам скамьи. Боковым зрением она увидела белые и желтые электрические огни. Солнце заиграло в волосах. Куртка тоже напиталась светом. Вспыхнула.

Золотая Оля. Она сосредоточилась на светоносном воздухе. Даже если Диана придет к ней домой и объяснится, если принесет в школу письменное извинение от Валентины Николаевны; или если мама приедет на следующей неделе и скажет, что нашла новую работу с более высокой зарплатой: будет преподавать грамматику в университете и больше никогда не уедет надолго; или если похищенные девочки вернутся, а полицейские перестанут патрулировать улицы, и в Петропавловске возобновится нормальная жизнь… Даже если все это произойдет, Оля не сможет описать эту игру света. Она никому ничего не расскажет. Никто не узнает, что пропустил самый красивый осенний день, и только Оля видела его изнутри.

Как приятно сохранить этот миг в тайне! Как спокойно внутри себя!

ОКТЯБРЬ

— Мы не взяли палатку, — сказал Макс, посмотрев на Катю. В свете фонарика его лицо сделалось плоским. Белая маска тревоги. Вокруг темный лес. Они слишком поздно выехали из Петропавловска. Он собирал вещи в последний момент, не подготовился. Он виноват.

В ярком луче он почти утратил свою красоту. Скулы стерлись, ямочка на подбородке подсвечена, губы приоткрыты, широко распахнутые глаза глядят на слепящий свет. Катя с Максом начали встречаться в августе, в сентябре их уже считали официальной парой. И вот он оставил дома палатку. Внутри у девушки все клокотало от отвращения.

— Ты прикалываешься? — ответила она. Катя поймала неприязнь к парню, как змею за хвост; нужно запомнить это чувство, иначе она простит Макса слишком скоро.

— Ее нет.

Катя вручила ему фонарик и стала копаться в багажнике. Поверх скарба скользили и сжимались тени: пакеты с едой, спальные мешки, две пенки. Свернутый кусок брезента, чтобы постелить на пол в палатке. Полотенца для купания в горячих источниках, два складных стула; рулон мусорных пакетов развернулся, когда Катя сдвинула его с места. Нужно было самой все собирать, а не любоваться отражением его гибкого тела в зеркале заднего вида. Где-то в глубине звякнули чашки.