Гибель мира - Камиль Фламмарион

Это был человек высокого роста, сухой, тонкий, длинный и прямой, с сатурновским выражением на бледном лице, с совершенно голым черепом, с серыми, коротко остриженными клочками волос на челюстях. В его голосе слышалось что-то замогильное, а общий его вид напоминал, скорее, факельщика у погребальных дрог, чем медика, одушевленного надеждой помочь своим больным. Его взгляд на состояние дел был весьма отличен от взгляда астронома, и это все поняли с первых же слов, которые он успел произнести.

Представитель медицинской коллегии

— Милостивые государи, — сказал он, — я буду также краток, как и всеми уважаемый ученый, которого мы только что выслушали, хотя я затратил очень много времени на исследование свойств окиси углерода во всех их подробностях. Об этом-то газе я и намерен поговорить с вами, так как наукой уже установлено, что он преобладает в комете, встреча которой с Землей неизбежна.

Свойства этого газа, надо сознаться, просто ужасны, потому что достаточно бесконечно малой примеси его к воздуху, чтобы в три минуты прекратить действие легких и остановить жизнь.

Всем известно, что окись углерода представляет собой устойчивый газ без цвета, без вкуса и без запаха. В воздухе он горит очень слабым голубым пламенем, производя угольный ангидрид и напоминая как бы погребальный факел.

Окись углерода отличается тем, что она всегда жадно поглощает кислород. При солнечном свете она соединяется с хлором и производит хлорную окись, обладающую отвратительным, удушающим запахом и остающуюся в газообразном состоянии.

Но что более всего заслуживает нашего внимания, так это то, что упомянутый газ — самый ядовитый из всех, какие только существуют. Он несравненно смертоноснее углекислоты. Он уменьшает поглощательную способность крови, и даже при самых малых его дозах наша кровь делается неспособной принимать в себя кислород. Примесь одной десятитысячной доли окиси углерода к воздуху уже смертельна. И надо сказать, что она производит не простое задушение, а настоящее и почти мгновенное отравление крови. Окись углерода действует прямо на кровяные шарики, соединяется с ними и делает их неспособными поддерживать жизнь, так как преобразование венозной крови в артериальную прекращается. Трех минут достаточно, чтобы наступила смерть.

Но, милостивые государи, страшны не одни только эти смертоносные свойства окиси углерода; уже одной способности этого газа поглощать кислород достаточно, чтобы повлечь за собой самые прискорбные последствия. Уничтожение — что я говорю? — простого уменьшения количества кислорода в воздухе было бы достаточно, чтобы повести к истреблению всего рода человеческого. Здесь всякому известен один из бесчисленных рассказов, относящихся к тем варварским временам, когда громадные толпы людей занимались взаимным истреблением друг друга на законном основании, под предлогом славы и любви к отечеству; это простой эпизод одной из войн англичан с индусами. Позвольте мне напомнить вам этот рассказ.

Сто сорок шесть пленников были заключены в подвале, не имевшем других отверстий, кроме двух маленьких окон, выходивших на галерею. Первое следствие, испытанное этими несчастными, был обильный, постоянный пот, сопровождавшийся невыносимой жаждой, к чему присоединилось вскоре крайнее затруднение в дыхании. Они перепробовали всевозможные способы, чтобы избежать тесноты и добыть себе воздуха; они снимали с себя одежду, махали шляпами, наконец, придумали вместе становиться на колени, а потом через несколько минут разом же быстро вставать; но вскоре многие из них, лишась сил, падали на пол под ноги товарищей. К полуночи, то есть к исходу четвертого часа их заключения — все, кто оставался еще в живых и не мог вдохнуть в себя менее зараженного воздуха около окон, погрузились в летаргическое оцепенение или впали в страшное безумие. Когда еще через несколько часов тюрьма была открыта, только двадцать три человека вышли из нее живыми; все они были в самом ужасном состоянии, какое только можно себе вообразить, и носили на своих лицах ясные отпечатки когтей смерти, которой им удалось избежать.

Я мог бы присовокупить к этому тысячу других примеров, но это было бы бесполезно, потому что никакого сомнения на этот счет быть не может. Итак, милостивые государи, я должен сказать, что, с одной стороны, поглощение окисью углерода части атмосферного кислорода, а с другой — столь могучее ядовитое действие того же газа на необходимые для жизни кровяные шарики при столкновении громадной кометной массы с нашим земным шаром, который останется внутри ее несколько часов… да, я должен сказать, что это столкновение будет таково, что его последствия окажутся безусловно роковыми. Со своей стороны я решительно не вижу никаких средств к спасению.

А я еще ни слова не сказал ни о преобразовании движения в теплоту, ни о механических и химических последствиях удара. Я предоставляю эту сторону вопроса компетенции непременного секретаря академии наук, равно как и ученейшего председателя астрономического общества Франции, которые произвели весьма важные в этом отношении вычисления. Что касается меня, то я повторяю, что земному человечеству грозит явная смерть, и я вижу даже не одну, а две, три и четыре причины смерти, четыре меча, висящих над нашей головой. И если нам удастся избежать смерти, то это будет истинное чудо, но, к сожалению, уже много веков как все перестали рассчитывать на чудеса.

Эта речь, произнесенная убедительно, громким, спокойным и мрачным голосом, повергла всю аудиторию в прежнее отчаянное состояние, из которого она только-только была выведена счастливой находчивостью предыдущего оратора. Уверенность в близкой гибели снова ясно читалась на всех лицах. Сильный гул и говор наполнял зал; всякий сообщал соседу свои соображения вообще оптимистические, но мало искренние: никому не хотелось показаться трусом.

Теперь поднялся председатель астрономического общества и направился к трибуне. Все разговоры тотчас же прекратились. Вот некоторые существенные места его речи:

— Милостивые государыни, милостивые государи! После того, что мы сейчас слышали, ни у кого не может оставаться ни малейшего сомнения относительно неминуемости столкновения кометы с землей и всех опасностей такой встречи. Итак, нам остается ожидать в субботу…

— В пятницу, — прервал его кто-то из членов Института.

— …в субботу, — продолжал оратор не останавливаясь, — нам остается ожидать необыкновенного события, события абсолютно неизвестного и совершенно нового в истории человечества. Я говорю — в субботу, хотя все газеты предсказали эту встречу на пятницу, потому что в действительности событие это произойдет только 14 июля. В прошлую ночь мы, то есть мой уважаемый товарищ и я, занимались сравнением сообщаемых наблюдений и обнаружили ошибку в телефонографической передаче.

Это утверждение подействовало облегчающим образом на настроение аудитории, подобно лучу света, сверкнувшему среди ночного мрака. Отсрочка на день, это слишком много для приговоренного к смерти. В головах начинала уже бродить смутная мысль о том, что даст Бог — беда, может быть, еще и минует. Как будто всякому хотелось забыть, что этот, чисто космографический оборот дела, касался исключительно лишь числа, не имея никакого отношения к самой встрече. Впечатления толпы зависят часто от совершенно неуловимых и ничтожных причин. А потом… это было уже не роковое 13 число, не пятница.