Амнистия - Александр Сергеевич Самойлов

на свои места: мучная масса властно растекается по тарелке, словно лава. Скоро она станет теплой и покроется испариной. Странно, но женщину до сих пор изумляют такие вещи.

Иной человек в подобных обстоятельствах воспользовался бы ложкой. Но не она. На протяжении многих лет выбор утонченной баянистки незыблем — это изысканная вилочка с монограммой «Е.И.».

Психологи бы объяснили, что пожилая женщина не готова вступить в конфликт с реальностью и клеймить неразумное быдло плевком в лицо. Но вместо ложки она пользуется вилкой — в аду такой формы протеста вполне достаточно.

После ужина, сидя в полутемной комнате, можно расслабиться и послушать звуки насилия за окном. Но не стоит себя обманывать: она знала, что именно сейчас услышит мерзостный звук:

— Тук, тук, тук! Открывай, сестрица!

Обреченной походкой Иванна направляется к подземному люку, спрятанному в ванной комнате.

— Принимай!

Тяжелая крышка ударилась о кафель. Из-под земли вылетели невероятного размера сумки, а за ними — необъятная родственница.

— Дай я тебя обниму, слюнтяечка! — Иванна отстранилась то ли от сестрицы, то ли от подвальной сырости.

— Как тебе моя обнова? — крутилась перед носом родственница.

Хозяйка продемонстрировала скудные признаки одобрения — она не знала, о чем идет речь. Вероятно, гостья имела в виду кофточку с пластиковыми жемчужинками.

— Это для бала! Ты же знаешь, там будет большой прием в нашу честь…

Чтобы не выглядеть хамкой, Иванна подсунула родственнице белые тапочки (в аду других не водится) и с тревогой наблюдала за стремительными маневрами сестрицы по крохотной комнате, пока та не плюхнулась на диван. Иванна невольно поморщилась. Он был для нее таким родным, а теперь на нем распласталось чужое неряшливое тело.

Гостья, как ни в чем ни бывало, продолжала:

— Там повсюду будут балы и всякие куролесия. У меня прям голова кружится!

Сложно представить, откуда Сестрица черпала свои представления о рае, но там были вечеринки-мерседесы и собаки на цилиндрах. Заканчивались рассказы одним и тем же: «…и вот тогда я найду пристойного мужчину или ангела». Это была ее идея-фикс. Переезд в рай давал ей возможность найти достойного спутника, как будто всю предыдущую жизнь она не имела шансов такого рода.

— Ты готова, сестра? — строго спросила гостья.

— «Готова»… А к чему? — удивилась Иванна.

— К новой жизни! Неужели ты поедешь в этом?! — сестрица грязным ногтем указала на халат и, не дав ответить, продолжила. — Там будут лики, а ты в лохмотьях!

Тут гостья с таинственным видом закрыла глаза и вытащила из сумки меховой шар:

— Вот тебе, от моих щедрот! — с пафосом произнесла она и водрузила потный клубок на голову хозяйки.

— Ах, красава!

Папаха действительно подчеркивала аристократичность музработницы. В былые времена она бы сошла за представителя благородного сословия: прямой нос, высокие скулы, серые глаза.

— Величественно! Ты прям истинная любовница!

Вряд ли сестричка понимала, что несет. Но она мало задумывалась над такими мелочами, как значение собственных слов.

— Большое спасибо, — растерялась хозяйка, сидя на краешке дивана в дурно пахнущей папахе.

Бурной благодарности не последовало, что нисколько не расстроило гостью, которая давно постигла, что все родственники — неблагодарные сволочи. Сестричка продолжила бесконечный монолог о вечной жизни:

— Сейчас прямо все валяется под ногами! Выбрасывают ценные граждане вещи с балконов!

Она была права. Теперь, когда объявили амнистию, можно было урвать товар на распродаже, а то и вовсе найти его на дороге (как случилось с папахой). Каждый день сестрица находила на помойке или покупала на базаре «клюзивную вещь» и тотчас напяливала ее на себя. Уже пара дней как в ее сознании поселилась дикая мысль о том, что можно пожертвовать родной матерью, лишь бы застрять в золотом веке распродаж.

— Только вот не знаю. Столько я вещей собрала. Как дотащу их до вокзала? Пустят ли в рай с этим?

— А зачем тебе столько? — машинально спросила Иванна.

— Как зачем? — в глазах сестрички вспыхнул ужас.

Щебет радио, тарахтение сестрицы, звуки насилия за окном умиротворяли. Иванна прикрывает веки и будто погружается в дрему. Перед ее глазами пляшут козы, папахи, дьяволята Бим и Бом. На несколько мгновений она напрочь потеряла нить разговора.

— Так вот! — продолжала сестрица. — И тогда нам можно будет обвенчаться. Как ты считаешь?

— Я считаю, почему бы и нет, — автоматически выпалила хозяйка, резонно рассудив, что если левой тетке хочется обвенчаться с мужчиной или ангелом, то почему бы и нет.

Вероятно, не этих слов ожидала сестрица.

— Ну, знаешь, милая! Могла бы и послушать! — обрушилась на Иванну родственница и ринулась в ванную, волоча за собой сумки. — Еще увидимся! — звучало сегодня как проклятие.

Иванна не знала, что ответить. Она продолжала сидеть на стульчике и пристально смотреть на электрическую розетку. В наступившей тишине стали различимы мужские голоса:

— Ты Апостола Петра знаешь?

— Нет…

— Я вот знаю. Подойду к нему и спрошу: почему вы так долго нас не забирали?

— Ну, Вася, ты крутой!

Смеркалось. Уставшая женщина почувствовала тот сладкий миг, когда можно спокойно полежать.

Пледы, подушки, одеяла — форму этой конструкции очень сложно определить на глаз. С предельной долей допущения ее можно назвать «диваном». Иванна ценила его за интимность: в диван можно зарыться от окружающих. Несмотря на природную аккуратность, хозяйка его не убирала: он напоминал ей гнездо симпатичной спятившей птицы.

Рука скользит под одеялом в робкой попытке найти утешение. Это не игрушка или сласть, а бессмертный шедевр Владимира Ильича «Еще раз о профсоюзах» — единственная книга, которую можно найти в аду.

О чем она, никто не знает. Очевидно только, что автор спорит с какими-то троцкими и бухариными. На страницах этого издания мирная дискуссия превращается в войну.

Кто такие профсоюзы, и почему они для всех так важны? Даже после многократного чтения она не смогла уяснить. Зато как прекрасен язвительный тон вождя! Он так легко и надменно спорит с коллегами! Временами кажется, что человек, ведущий себя подобным образом, не может быть не прав. Иногда ей хочется крикнуть: «Давай жги, крошка!».

На пике дискуссии Иванну клонит в сон, тело обмякает, лицо безо всякого стыда утопает в развороте, чтобы ощутить сладкий запах Ильича промеж страниц. Настойчиво скрипят качели. Но это даже приятно. Ей снится романтический сон:

Неистовый рев. В чрево механического кита с замирающим сердцем стекается пестрый поток пассажиров. Они не скрывают восхищения: корабль поражает благородством и размером.

Она — девушка из приличной семьи. Он — портовый бродяга. Пара неловких фраз, робкий взгляд, и они обречены. Иванна помолвлена с другим, но это не играет никакой роли в момент, когда ее преследует недобитый романтик