Кольцо Либмана - Питер Ватердринкер

(Боже мой, полное впечатление, что я никогда не уходил с работы). Появилась целая вереница Эв. Помню там были и Эва Онлайн и Эва Льюшн. Своей мышью Карел навел на Эва Форэва, после чего внутри у компьютера что-то недовольно заурчало. Экран заволокла трескучая метель из мелькающих точек, как это бывало раньше, давно, когда я порой засыпал на своем стуле перед телевизором после окончания последнего выпуска новостей. Вдруг весь экран заполнился яркими портретами девушек, они возникли из ниоткуда, словно игральные карты в руках у фокусника.

— Мы сейчас в России! — восторженно провозгласил Карел, навалившись грудной клеткой на клавиатуру. — Твоя Эва привела нас по сети в русский город Санкт-Петербург.

Мышью он моментально увеличивал или уменьшал снимки. Эта игра ему не надоедала, время от времени он бросал на меня полный гордости взгляд. Курносые носы, толстые губы, грубые бледные лица с пустыми глазами. Слишком густой грим. Нет, что ни говори, зрелище было не слишком привлекательным.

— Клевые киски, — сглотнул слюну Карел, — фруктовый блеск его лица заменило сияние хрустальной люстры в лучах солнца.

Он еще раз нажал кнопку мыши и (о, прирожденный хохмач!) сыграл со мной злую шутку: на экране появилась, снова юная, двадцатилетняя, в незнакомом мне платьице с вырезом уголком, моя родная и любимая Эва. Брови вразлет, пухлые губы, даже та самая родинка слева от носа. Откуда Блок откопал эту фотографию? Как этот снимок попал в его обывательские лапы?

— Откуда у тебя эта фотография? — закричал я, вскакивая и в дикой ярости хватая его за горло. — Выкладывай, Иисус из Назарета, откуда она у тебя? Черт возьми, кто тебе ее дал?

Я схватил пустую кофейную кружку и шарахнул ею несколько раз по птичьей клетке — лацканы моего пиджака сплошь покрылись перьями. Карел, побледнев, отпрянул и закричал. Мне жаль, что все так получилось; да-да, ужасно жаль, но как я мог знать тогда, что…

— Помогите! — завопил Карел.

Что было потом, я уже не помню.

Когда я очнулся на диване у себя в комнате на море, в мое дремлющее сознание стал медленно просачиваться голос: «Ну-ну, господин Либман, проглотите-ка вот это». Это была недотрога Лидия, которая каждую субботу, украв у меня газету «Фолкскрант», просматривала новые колонки вакансий, — я ведь всегда все замечаю. «Вот и умница, так мы снова успокоимся, славно успокоимся…»

«Успокоимся, — подумал я, — в могиле: в ней лежать всегда спокойно!»

Сегодня ночью я опять плохо спал; мне кажется, это потому, что я больше не принимаю свои лекарства. На этой неделе я спустил все коробочки, капсулы и порошки сквозь заржавленные решетки в петербургскую канализацию. Во сне я сидел в саду (раньше у нас в Хаарлеме был большой сад) и развлекался с белым одуванчиком. Тут вышел мой отец — в военной форме он казался свирепым и мощным. Брюки, заправленные в сапоги, пузырились как галифе у гусара.

— Йохан, — послышался с кухни голос моей матери. До меня донесся сладковатый запах куриного супа — стало быть, это была суббота. — Ребенок здесь ни при чем, оставь Янтье в покое.

Мой отец уселся рядом со мной, взял у меня из рук одуванчик и дунул — белые зонтики разлетелись в разные стороны.

— В природе все служит для размножения, — начал философствовать он, — в любую погоду.

Тут мы одновременно развернули головы и увидели Эву, само обольщение в тоненьком летнем платьице, торопливо идущую к нам босиком по траве.

— Здравствуй, детка, — поздоровался с ней мой отец ласково и в то же время хрипло.

Но уже в следующую секунду его глаза метнули молнии и громовым голосом, который, казалось, он взял напрокат у самого дьявола, он приказал:

— Скидывай к черту платье!

Эва, похоже, только этого и ждала. Покорно мурлыча, словно кошка, она одним быстрым движением сорвала с себя платье. Под ним на ней был черный пояс и алого цвета нижнее белье, надо же, а для меня все эти годы она носила обычное белое.

— Ты меня хочешь? — прорычал мой отец.

— Без-зумно, — прошепелявила Эва и одним движением зашвырнула, о, Вавилонская блудница, свои красные трусики в кусты — в воздух тотчас с шумом взлетели несколько ворон и один белый голубь. — Возьми меня сейчас…

— Эй мальчики, дети мои, где вы? — вновь раздался певучий голос матери, — через десять минут суп готов. — Идите, я уже нарезаю хлеб…

Эва, широко раскинув ноги, с выбритым лобком, лежала на спине, и когда мой отец, рыча как зверь, начал ею овладевать, моя жена бросила на меня озорной взгляд; вы только представьте себе — она озорно на меня взглянула!

— Эва! — исступленно закричал я, охрипшим от горя детским голосом, в диком отчаянии цепляясь за траву (именно в диком отчаянии).

— Хм, а у него хорошо получается, правда? — она похлопала моего отца по волосатому и мускулистому заду, ритмично погружавшемуся в ее худые формы. — Не сердись, солнышко, ведь к этому так или иначе все сводится. Это долина примирения… Ах, Господи, не могу больше, не могу, давай-давай…

Мокрый насквозь, дрожа всем телом, я проснулся. Выбравшись из постели, я включил повсюду свет и налил себе полный стакан водки. «Папа, zum Wohl!»[7]Ответственные лица должны упрятать сновидения под замок. Мало того! За такое расстреливать надо. Я подошел к окну и посмотрел на асфальт, исполосованный свинцовыми розгами дождя. Белый лимузин с горящими фарами завернул за угол и помчался в сторону освещенного неоновыми огнями вертепа на Невском проспекте.

За день до этого со мной произошел странный случай. Я сидел и пил водку возле памятника кудрявому Ленину, размышляя о темной истории с моим украденным кольцом, и вдруг испугался, услышав громкое шуршание листьев, — перед моим взором возник черный джип, за рулем которого сидел бельгиец. Сквозь стекла темных очков я наблюдал, как он, обутый в ковбойские сапоги, выпрыгнул наружу. Вид у него был усталый и напряженный.

— Отдыхаешь от трудов праведных? — задал он мне вопрос.

— Да, — пробормотал я, — за меня ведь никто не постарается.

— Эй, послушай, сырная башка, — бодрым голосом продолжал бельгиец. — Когда мы махнем с тобой разок поразвлечься?

Он спросил меня, знаю ли я ночной клуб «The golden dolls»?[8]Там чертовски классные шоу. Я налил ему немного водки в стаканчик, этакий наперсточек из металла, их здесь можно купить за полушку.

— А как же кризис? — удивился я. — Он что, уже кончился?

— Конечно, нет, — непоколебимо замотал головой бельгиец, — об этом можешь со спокойной душой написать в Брюссель. Ах, мерси…

Он осушил зелье до дна, при этом вздохнув: «До чего же вкусная штука…», после чего пропустил и второй, а затем и третий наперсток, потом обернулся через плечо посмотреть на свой джип, в котором какое-то существо женского пола с грудями размером с тыквы, глядя в водительское зеркальце, подкрашивало помадой губы.